С этого дня она уже не покидала его. Приходила утром и вечером. У Самариных ничто не задерживало ее. Маргарита Алексеевна вернулась домой. Она уехала, полная уверенности, что все сделала так, как надо. Выполнила свой долг. Обещала Валентине Семеновне и ее мужу помочь им перебраться в областной центр, о чем супруги Самарины, оказывается, давно уже мечтали.
— Вы так хорошо отнеслись к нам. Я расскажу Диме. Он поможет вам. Непременно.
Нина часто встречала в палате Александру Климовну и Геннадия Семеновича. Тогда Костя еще более оживлялся, расспрашивал их о селе, о делах и людях, сетовал, что так не ко времени заболел.
Прошел январь. В феврале день стал заметно длиннее. На южных скатах крыш появились первые сосульки, и Косте уже не терпелось выписаться из больницы. Но Нина уговаривала его не спешить.
Они вместе написали письма Ладо и Денису. Ладо телеграфировал, что высылает посылку с мандаринами. «Совсем свежие. Из запасов бабушки Марико. Выздоравливай скорее!» А Денис приглашал друга к себе в южноуральский совхоз на весенний кумыс, от которого, по его словам, все болезни исчезают.
— Не поехать ли и в самом деле? — спросил, смеясь, Костя Нину.
— Поезжай.
— А потом к Ладо на фрукты! Вот и буду кататься!.. А кто же будет работать?..
В одну из встреч, когда Нина пришла к Косте сразу же после Александры Климовны, он встретил ее какой-то особенно радостный, взял за руки, усадил рядом и заговорил тихо, как бы не поверив окончательно в то, что только что узнал:
— Нина…
По тому, как он произнес, ее имя — мягко, с особой заботливостью, — она поняла, что сейчас наступят самые тяжелые минуты их объяснения. Уж лучше бы тут был кто-нибудь из посторонних! Все-таки отсрочка!.. Но те больные, которые лежали в одной палате с Костей, всегда оставляли их вдвоем.
— Нина… — еще мягче повторил он и скользнул взглядом по ее фигуре. — Мне мать сказала, что ты… беременна. Это правда?
— Правда, — ответила она. И, немного помедлив, добавила: — Была беременна…
«Почему я не солгу? Почему?»
— Была?.. Как же так? — выражение радости на его лице сменилось растерянностью. — Где же…
Нина с трудом подняла ставшие вдруг свинцовыми веки, взглянула в темноту Костиных глаз.
— Его нет…
— Как — нет?
— Нашего ребенка нет…
Он не понимал то, что она сказала ему, и продолжал спрашивать с той же растерянностью:
— Это случилось из-за твоей болезни?
— Д-да… — ответила она без уверенности.
Костя внимательно посмотрел на нее.
— Ты от меня что-то скрываешь?
Нина молчала, не находя слов для ответа.
Руки его, сделавшись вялыми, чужими, медленно уползали из ее рук. Он выпрямился, приподнял голову на тонкой шее и смотрел на нее каким-то странным взглядом.
— Ты… ты не верила, что я… и решила разом, чтоб нас ничего не связывало?
— Костя! — с отчаянием крикнула Нина.
Он встал с кровати.
— Костя, я люблю тебя! И я верила! Верила! Не смотри на меня так! Они… они и минуты не давали мне покоя! Говорили, что это нужно и для тебя, и для меня…
Он быстро ходил по палате — от окна к двери и обратно.
— Костя, выслушай же меня!.. — умоляла Нина. Только теперь она поняла, что ее поступок может быть истолкован двояко. «А ведь я думала лишь о том, чтобы тебе было лучше…» — Костя!..
Он резко повернулся к ней и обнял.
— Прости меня!.. Сам не знаю, что говорю! Я тебе верю.
Он усадил ее на кровать, целуя и успокаивая.
— Почему же ты со мной-то не посоветовалась?
— Ты… ты был болен. Я боялась за тебя, — всхлипывая, говорила она.
Расстались они поздно вечерам, примиренные, веря, что все пройдет, забудется. На следующий день Костя был с ней по-прежнему заботлив, предупредителен и ласков. Но Нина видела, что он потрясен случившимся…
Настало время ему выписываться из больницы.
Костя встретил ее в коридоре, усадил в кресло. Сам сел напротив.
— Нина… я, пожалуй, и в самом деле поеду к Денису на кумыс. Врачи советуют.
— Ну конечно, поезжай.
Он взял ее за руку.
— Нина… я по-прежнему тебя люблю… и то, что произошло, не должно нас разъединять.
Она молчала.
— А где ты будешь это время? — спросил он. — Живи у моей матери.
— Я вернусь на работу…
— Не хочется мне отпускать тебя к отцу… Впрочем, — Костя горько усмехнулся, — больше, чем он нам навредил, уже навредить нельзя…
Утром следующего дня они расстались. Он уехал в Оренбург.
Нина вернулась домой, но не смогла работать. Днем еще как-то крепилась, а ночью тихо плакала, уткнувшись лицом в подушку. Дмитрий Антонович с Маргаритой Алексеевной не на шутку всполошились, догадываясь, из-за чего все это происходит.
Было решено, что Нине надо сменить обстановку.
Так она оказалась на юге.
В Крыму рано наступили теплые дни, зацвел миндаль, и Нина стала уходить к морю.
До этого она сутками не покидала постель.
На берегу старалась уединиться. Сев на камень, подолгу прослеживала взглядом пути белоснежных, как из детских сказок, кораблей, стаи кувыркающихся дельфинов.