Сначала в купе ехали только вдвоем. Внизу расположилась миниатюрная брюнетка. Бойко рассовав свои вещи — чемодан из желтой кожи, множество сумок (все это у нее было на «молниях», так же, как и брючки и свитер), она стала устраивать собачонку, которую везла с собой.
— Вы далеко? — спросила у Нины.
— До Москвы.
— О, значит, вместе до конца. Мы тоже до Москвы. Да, Мими?.. Хуже нет, когда пассажиры меняются. Только привыкнешь, и уже надо расставаться.
Нина хотела было тоже занять нижнюю полку, но раздумала: вверху будет спокойнее, не обязательно поддерживать разговор с болтливой соседкой. К тому же лохматая собачонка — этот вертящийся клубок шерсти — то и дело лезла лапами на колени, тыкалась носом в руки.
— Не бойтесь, вы ее не бойтесь! — говорила брюнетка. — Она вас не запачкает. Лапки у нас чистые. Да, Мими? Их можно даже целовать. Вот так! Вот так! Прямо из комнаты я в сумке принесла ее в вагон, а перед этим мы искупались в ванной, да, Мими?.. Сиди спокойно! — Но собачонка прыгала, вертелась, глядя черными пуговками глаз сквозь свесившуюся шерсть.
У Мими был свой багаж: сумка, в которой хозяйка носила ее, узкий поводок из дорогой кожи, сковородка со специально для нее приготовленными котлетками.
— Гу-у, моя чистенькая, гу-у, моя хорошенькая…
Брюнетка терлась лицом о собачонку, целовала ее в мордочку. Поела сама, накормила Мими, потом достала из несессера расческу, ножницы — тоже специальные — и стала расчесывать ее, подстригать, не переставая гукать и разговаривать с Мими, как с ребенком.
— Вы и билет на нее брали? — спросила Нина.
— А как же! Мими, тебя спрашивают! Ты едешь по билету, да? Ну, скажи, скажи тете! — добивалась она до тех пор, пока Мими не тявкнула, что означало — да.
Брюнетка еще долго болтала с собачкой, художественно обрабатывая ее ножницами и щеточками, а Нина поднялась на полку и притворилась спящей.
Закрыла глаза — и сразу же увидела море, зыбучее, сверкающее…
К вечеру в вагоне похолодало. Нина свесила голову с полки и посмотрела в окно — шел дождь со снегом.
«А в Москве, наверное, и совсем еще холодно. В этом Крыму я все перепутала…»
На одном полустанке, когда поезд замедлил ход, она отчетливо услышала в темноте журавлиные крики.
Летят на север в непогодь. Торопятся, устали. Их ждут разливы рек, студеная, с ледком, болотная вода, в которой горьковатый ивняк, мохнатые сосенки, березки — все полнится соком, пьет настой из прелых трав, отогревается на солнце. Там черемуха, камыши, травы на пригорках. Там мальчишки жгут костры, обогревая промоченные в ручьях ноги…
Ночью почти не спала. Все думалось.
Сквозь дождевые завесы поезд мчал ее в Москву. Прежде чем вернуться домой, Нине хотелось повидаться с Верой Антоновной.
Утром в купе ввалился крупный мужчина с девочкой лет пяти, маленькой и хрупкой, как одуванчик. Он шумно дышал, втаскивая пузатые чемоданы, заботливо снял пальто с девочки, сменил ей носки. Мими тотчас же полезла к ним, но мужчина не очень вежливо загнал ее ногой под лавку.
— Не бойтесь, она вас не запачкает, — все так же любезно заговорила брюнетка, подняв с пола зло взвизгивающую Мими и посадив ее на колени. — Мими всегда чистенькая. Да, Мими?
— Что вы! Это я боюсь, как бы мы ее не испачкали, — буркнул мужчина, продолжая переодевать девочку.
Брюнетка почувствовала колкость и как старой знакомой улыбнулась Нине — вот, а было так хорошо! Но ей не молчалось, и она с той же интонацией, с которой разговаривала с Мими, обратилась к девочке:
— О-о, какой заботливый у тебя дедушка.
Мужчина повернул к ней крупное лицо и сказал тихо, но внятно:
— Она мне не внучка. Она моя дочь.
— Неужели? — чему-то обрадовалась брюнетка. — От которого брака?
— От первого, мадам.
— О-о! Так я вам и поверила! У нас сосед ваших лет, видный химик, так у него дети от трех жен. Старшие уже в университете учатся, а от последней жены — совсем крохи.
— Химик — молодец. Нынче химики вообще преуспевают. Ну а я нерасторопен оказался.
— Да, пожалуй… — тихо улыбаясь и вовлекая глазами в разговор Нину, пропела брюнетка.
— А у вас дети есть?
— У меня?.. Еще успею. Нанянчусь.
— Ну конечно, конечно. Главное, чтобы практика была, навыки приобрести, — и мужчина указательным пальцем стукнул по носу Мими.
Собачонка зарычала, открыв зубки-шильца, а ее маленькая хозяйка повторила лицом ее злое выражение.
— Поосторожнее! А если я так вашу… — Спохватилась. — У вас, как я догадываюсь, практика была богатейшая, если вы так поздно женились!
— Да-а, богатейшая! Жизнь прожита бурно! Трех любовниц зарезал!
— Не мелите ерунду! — брюнетка оскорбилась и, подхватив Мими, вышла в коридор.
Мужчина захохотал, выпрямился во весь свой исполинский рост и, глянув на Нину, в ее тоскливо-пустые, лишь со слабым намеком на усмешку глаза, спросил:
— Мы вас потревожили?
— Нет.
— Я не хам. Я покладист, но иногда приходится хамить… Ничего, если я обращусь к вам с просьбой? Побудьте с Натой, пока я сполоснусь немного.
— Давайте ее сюда.
Мужчина, словно перышко, поднял девочку на полку и, взяв мыльницу, полотенце, оставил их вдвоем.