– Они там все какие-то уж очень заумные. Постоянно трындят о прибылях и тут же о добродетели. Наверное, это все от Мэй пошло. У них в головах деньги, добро и прозрачность неразрывно связаны. Поэтому “Дружок” – это высшее достижение, поскольку обнажает последние скрытые мысли, мотивы, частные мнения. Программа видит все. Если ты говоришь, что любишь что-то, а на самом деле нет, тебя призовут к ответу. Тут же. И оппонент не сможет ничего возразить. Да и что он может сказать? Что имеет право на ложь? На предательство? На двуличие?
Дилейни смотрела на него с ужасом.
– Я думала, это будет просто какая-то глупая игрушка. Как те приложения, в которых подростки рисуют друг другу смешные носы.
– Нет, “Дружок” – это очередной этап очищения. Руководство просто повернуто на очищении. Мол, совершенствование нашего вида возможно только путем избавления от слабостей и отклонений. А те, кто не может приспособиться, пусть становятся жертвами естественного отбора. Все, кто чересчур дерзок или неосмотрителен, отбраковываются, и человеческий вид становится все более покорным. Сюда!
Уэс втянул Дилейни в проулок, и они спрятались за мусорным баком. Мимо проехал полицейский робот-наблюдатель. Даже наиболее воинствующие троги не могли бороться с тем, что полиция посылала в их кварталы эти машины, которые снимали лица и записывали голоса. Робот остановился напротив проулка, блокируя выход. Дилейни зажала Уэсу рот. Камера на крыше повертелась туда-сюда, но в конце концов робот поехал дальше.
– О правительственных контрактах даже думать не хочу, – снова заговорил Уэс. – Но только представь, как это может использовать полиция, армия. А дипломатические переговоры? Как их представить без скрытых мотивов, без утаиваний?
Из окна за баком свисал рукописный плакат: “БУДЬ ВМЕСТЕ С НАМИ, ХВАТИТ СОВМЕСТНОСТИ”. Дилейни прищурилась, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь стекло, и различила силуэт девочки – лет пяти, не старше. Но тут появился другой силуэт и уволок девочку куда-то внутрь.
– Да, кстати. Я говорил тебе о моей теории насчет Стентона? Вообще-то она уже подтвердилась, но никто даже не заикается об этом. Он ушел в “Хуавей”, чтобы их уничтожить. Убедил делать более легкие и дешевые телефоны. Их перестали покупать, курс акций рухнул, и телефоны “Вместе” стали доминировать на рынке. Тогда он вернулся в компанию. Очень удобно. Это был настолько дьявольский план, что я почти зауважал его. Пошли.
Они выбрались из проулка и вновь влились в толпу. Им пришлось увернуться от внушительной дамы верхом на не менее внушительном коне, который испугался людей, забавы ради стреляющих с крыши по дронам. Еще две дамы средних лет пронеслись мимо на роликах в направлении стихийного рынка-развала – в каждом троговском районе был такой, – где продавалась всякая запрещенка: сигары, кожаные туфли, арахис, куклы Барби, сушеное бизонье мясо, бюсты Линкольна и Черчилля, презервативы из овечьей кожи. На входе тощий человек в красном атласном жилете продавал надувные шарики. Дилейни едва не купила один в виде панды – она не видела настоящих надувных шариков с тех пор, как ей было двенадцать.
Они остановились у прилавка с последними оставшимися в мире газетами. Одно издание из Австрии, три из Германии. Журнал кубинской диаспоры в США. И конечно, целая витрина, посвященная Либерии – последнему государству трогов. Их пресса процветала, причем печаталась на английском. Один из крупных заголовков гласил: “Новый генеральный директор ВТО задумывается о масштабных антимонопольных мерах”.
Женщина за сорок в винтажном фартуке с большими карманами для мелочи внимательно осмотрела их и заключила:
– Вы все равно не сможете пронести это в ваш кампус. – И погнала их прочь движением руки, как будто смахивала пыль с каминной полки: – Посмотрели – и проходите дальше.
Дилейни с Уэсом смущенно поспешили прочь, мимо чучела Мэй Холланд, свисавшего с электрических проводов. Через несколько шагов, прямо посередине прохода, был водружен реактивный снаряд времен холодной войны, обезвреженный, но все равно жутковатый. Он был направлен в сторону Трежер-Айленда. Кто-то написал на корпусе: “Думаем о тебе”.
– Мне надо присесть. – Дилейни плюхнулась на бордюр. – Как эта женщина поняла, что мы из “Вместе”?
Уэс пожал плечами.
– Я давно тут не был. Люди стали злее.
Мимо них прошел пожилой мужчина с бумбоксом на плече, и громкий рэп, казалось, пронзал насквозь то, что осталось от его мозга.
– Видела, они выпустили твой оценщик красоты? – спросил Уэс.
– Видела, – сказала Дилейни.
Идея, которую Дилейни когда-то подкинула Алессандро, действительно превратилась в приложение под названием “Эрмоса[26]
”. Пользователям предлагалось загружать картины, фото, букеты и прочее, и самообучающийся алгоритм оценивал их по шкале от 0 до 1000, учитывая композицию, симметрию, гармонию цветов и еще несколько сотен характеристик.– Слышала про студентов-художников?