– Ты была вся в крови, – рассказывал он. – Вообще вся. Бомба попала в здание, его наполовину разнесло, и когда мы добрались до вашего отсека, то увидели кровавую кучу. Только твоя голова торчала из груды окровавленных тряпок. – Он причмокнул губами, как будто пробовал свои слова на вкус. – Поэтому мы подошли не сразу. Решили, что тебе голову оторвало. Это позже выяснилось, что кровь в основном не твоя. А первым делом мы занялись блондином. Тело особо не изувечило, но когда мы его повернули, то стало ясно, что он мертв. У него не было лица. Вообще
Когда он говорил все это? Дилейни подумала, что попала в какую-то временную петлю. Может, у нее амнезия? А как об этом узнать? Роджер продолжал болтать:
– Так что я заорал: “Скорей сюда!” Это был дурдом. Такого дурдома я никогда не видел, а я работаю уже почти три года. Но в основном мы подбираем пьяниц и наркоманов.
Дилейни отключилась. Она провела без сознания несколько дней. Очнувшись, она увидела родителей. Их лица были совсем рядом. Они поют? Ей показалось, что они поют. Когда она снова очнулась, их уже не было. Но тут кто-то принялся сверлить ей голову и тянуть изнутри за глазные яблоки. Протягивать сквозь череп бесконечную веревку, тянуть и тянуть. Потом ее куда-то понесли. Зачем? Боже, как больно. Зачем они меня несут? Кто вообще до этого додумался?
39
Леди Лазарь
Это был дрон, модель военного класса, разработанный одним из департаментов “Вместе”. Взрыв полностью разнес одну из стен “Гавела”, пробив в ней двадцатифутовую дыру. Сорен погиб. И еще четверо, которых Дилейни не знала. Все удивлялись, что жертв не оказалось больше. По словам службы безопасности, если бы не капсулы для сна, могло погибнуть человек восемьдесят. Капсулы! Джоан и Фрэнсис, лежавшие там в обнимку, отделались только сотрясениями, царапинами, ожогами и легким смущением.
У Дилейни было сломано четыре ребра. Она сильно обгорела – особенно ступни и ладони. Ей до сих пор казалось, что на них льют кипяток. Она осознала, что находится в больнице, потом забыла об этом. Она слышала голос Уэса, который говорил с ней как будто со дна колодца. Появлялось лицо Джоан и вроде бы тоже что-то говорило, но Дилейни почему-то ее не слышала. Однажды утром она поняла, что осталась без волос. Она спросила у медсестры, что с ними случилось. Та, похоже, ничего не знала, но, взглянув в ее карту, сказала:
– Кажется, у тебя был отек мозга. Вероятно, вскрывали череп. И еще у тебя четыре сломанных ребра. И какое-то время будет больно ходить.
Несколько недель Дилейни пролежала в реанимации. В промежутках между яркими морфиновыми приходами ее разум осаждали дикие мысли. Предполагалось, что взрыв – дело рук трогов, настроенных против “Вместе”, что это их 11 сентября. Своя логика в этом была. У трогов, конечно, имелся мотив. Но он имелся и у многих других. У миллионов оставшихся без работы после того, как “Вместе” фактически уничтожила путешествия, авиацию, автобусы, машины, поезда, дороги. У тех, чью жизнь разрушили “Дружок”, гластыд, “ВладейСобой”. Но когда Дилейни закрывала глаза, ей виделась Мэй. Это сделала Мэй. Мэй и Габриэль. Они узнали о планах Дилейни и решили избавиться от нее. Но действительно ли они знали, что собирается сделать Дилейни? С одной стороны – возможно, с другой – маловероятно. Дилейни – одна из двенадцати тысяч “совместных” в кампусе и одна из сотни тысяч во всем мире. Вряд ли Мэй вообще знает, кто она такая. Но Габриэль знает. Очень много знает.
А может, это Стентон? Такая версия вдруг показалась ей убедительней. Он спланировал взрыв – оба взрыва. Только у него были мотив и возможности. Замечание Джоан о Рейхстаге теперь обрело смысл – случившаяся трагедия была хорошим поводом для консолидации власти. Мэй такого сделать не могла, а Стентон – вполне. Да он просто создан для такого! Но Дилейни тут же отмела все эти теории. Эти люди были слишком заметны, слишком прозрачны для того, чтобы спланировать теракты в своей собственной компании. Нет, конечно, нет. Даже Стентон не мог этого сделать. Но когда-нибудь тайное станет явным. Какой-нибудь журналист соберет все кусочки информации, возьмет интервью, изучит документы, пересмотрит все заново, и через полгода или пару лет мир узнает, кто за этим стоит – кто убил Сорена и других и почти убил ее саму. Но потом она поняла, что и это бред. Больше нет никаких журналистов, нет никаких новостей. Как она об этом забыла? Надо бы сократить дозу морфина. Или увеличить.