И еще 77 страниц, а так как Дилейни не могла подписать контракт, если программа отслеживания заметит, что она пропустила хотя бы слово, ей пришлось прочитать их все.
***
Она въехала в “стручок” во вторник, с двумя чемоданами. У главных ворот, в стеклянной пирамиде Ровены, ее пожитки были проинспектированы. Ровена реквизировала одноразовые бритвы, шампунь и кондиционер – все, что содержало пластик или содержалось в нем, – и показала Дилейни на корпус Вацлава Гавела, где ей предстояло жить. Все общежития носили имена диссидентов, борцов за свободу и революционеров.
– Вацлав Гавел – между Джоном Брауном и Сесаром Чавесом. Если дойдешь до Майкла Коллинза – значит, ты зашла слишком далеко.
В Сети Дилейни нашла великое множество фото и видео из Вместилищ, но в реальности ее “стручок” показался ей меньше, значительно меньше, и в нем было гораздо больше разнообразных деталей, одновременно элегантных и экстравагантных, в духе Захи Хадид и Питера Пэна сразу. Здесь избегали прямых углов и повторяющихся форм. Бамбуковые дверцы шкафов представляли собой каждый раз разные параллелограммы и трапеции. Через стеклянную дверь громадного холодильника можно было видеть все его пестрое содержимое – и вот как раз тут царил идеальный порядок. Упаковок не существовало. Закуски лежали в многоразовых контейнерах, расставленных на кварцевой столешнице. Нут в куркуме, вяленые грибы, крекеры из цветной капусты, имбирный попкорн – все хранилось в герметичных стеклянных и жестяных баночках. В ванной стояли большие диспенсеры с зубной пастой и мылом. Этот “стручок” был угловым, двойные окна от пола до потолка смотрели на Ромашку, Залив, пару близлежащих мостов и зубчатый белый хребет в центре Сан-Франциско.
– О, ты уже здесь! – воскликнул кто-то, и тут же что-то заскрипело.
Она обернулась и увидела мужчину в ярко-розовых кроссовках.
– Сорен, – представился он, прикладывая ладонь к груди и слегка кланяясь. Высокий, лысеющий, с покатыми плечами и скошенным подбородком, он выглядел как надувная кукла, и голос звучал соответствующе. На нем было облегающее, но плохо сидящее трико, свисающее складками на животике и кривых коленях, точно он в спешке надел гидрокостюм на пару размеров больше нужного. Поверх трико, прикрывая бедра, как мини-юбка, красовался килт.
– Ты же должна была въехать завтра, нет? Какой сегодня день? “Внемли”? – Он направился в сторону кухни, скрипя кроссовками.
– Вторник, – сказала Дилейни.
– Сегодня вторник, – подтвердила “Внемли”.
Дилейни замечала это у многих “совместных”. Они все время были онлайн, но при этом не дружили с календарем. Никогда не знали, какой нынче день недели, а о числе имели весьма приблизительное представление.
– Ты уже нашла свою кровать? – спросил Сорен. – Ее только что установили.
Он скрестил руки на груди, и Дилейни заметила татуировки на предплечьях. ДЕЛАЯ – ДЕЛАЙ, гласила строчка на одной руке. Надпись была набита так, чтобы ее мог прочитать любой, кто смотрит на Сорена. На другой руке буквы были перевернуты вверх ногами, чтобы их мог прочитать лишь сам Сорен. Те же самые слова: ДЕЛАЯ – ДЕЛАЙ.
– Моя вон там, – сказал он и показал на фанерную трубу с круглой дверцей, похожую на жилище гигантского суслика. – Я чутко сплю, поэтому мне нужна дверь. А вот твоя. – Он подвел ее еще к одному спальному месту, которое она сначала не заметила. Как и его нора, оно было футов восемь в длину и фута три в высоту, но находилось прямо у окна.
– Посмотри, подходит тебе?
Дилейни залезла внутрь и моментально почувствовала одновременно удушье и головокружение. Спать здесь все равно что под лобовым стеклом машины на высоте четвертого этажа.
– Замечательно, – объявила она.
– Рад, что тебе нравится, – сказал Сорен. – Прости, что у тебя окно.
– Тут не будет слишком светло? – спросила она.
– Там должна быть занавеска. Вон там, в конце.
Дилейни действительно обнаружила занавеску и задернула ее. Эффект удушья стал полным. Она лежала в гробу со стеклянной стенкой на четвертом этаже.
– Мне нравится, – одобрила она и поспешила выбраться наружу.
– Датчики сна уже установлены, – сказал Сорен. – Какой у тебя средний показатель?