Хорошо, Федя, в такую ночь здесь, а видел бы ты, как хорошо в нашем железнодорожном саду в летний вечер. Шепчут липы мягкой листвой. Электрические фонари, как настоящие луны, висят над ветвями. Молодежь, молодежь, она по всем дорожкам, веселая, звонкая. А на площадке «Синяя блуза». Песни, танцы… — И Тамара еще раз вздохнула…
Я слушал и боялся перебить, потому что она вся захвачена была владевшими ею чувствами. И одно только я решился сказать:
— Жаль, что я никогда этого не видел.
— А знаешь, Федя, — и вдруг она коснулась рукой моего плеча, — давай съездим к нам в город…
— А как же я могу? — уже со вспыхнувшей надеждой сказал я.
— Ну разве нельзя, чтоб «Бедняк» вызвал тебя как «Красного карандаша» на какое-нибудь совещание? — И когда я промолчал: — А не то давай просто со мной на несколько деньков. Ты не беспокойся, остановиться можно и у нас. У меня родители хорошие…
— Я бы с великой радостью… Спасибо тебе, Тамара. — И, пожав ей руку, задержал ее в своей. Она не попыталась освободить ее, и это давало мне надежду думать, что я ей не безразличен…
Мы прошлись с ней вдоль озера, но поздний час звал девушку домой, и она, шепнув свое: «Прощай», — быстро скрылась у себя на крыльце.
А я долго еще ходил полный надежд, и мне совсем не хотелось спать. Ходил и мечтал о том, как мы с Тамарой поедем в город. Я уже ясно представлял себе и улицу у железной дороги, где она живет с родителями, и паровозы, что и в самом деле по-человечьи перекликаются, и железнодорожный сад, и молодежь, молодежь… И, конечно, Тамару, с которой я был рядом. Одного только боялся: как там отнесутся ко мне, простому, деревенскому… Потом представлял, как мы заходим в редакцию «Бедняка» и как хвалят «Красный карандаш» за хорошие заметки, говорят, что от меня можно ждать и большего — и все это при Тамаре.
Но, к сожалению, не все сбылось, как думалось. Через несколько дней после нашей встречи с Тамарой случилось то, что потушило все мои мечты. В соседнее село в отпуск приехал моряк, комсомолец Яшка Бобровский, которого два года назад мы торжественно проводили на Балтийский флот. Он явился, раздавшийся в плечах, ловкий, подтянутый, с мужественным обветренным лицом и каким-то особенно зорким взглядом. А матроска с синим воротником, а белая бескозырка с такими заманчивыми буквами «Красный курсант», а сверкающая звездочка, а якоря на рукавах, а ленточки-ласточки, что разлетались в стороны от чуть заметного ветерка! Как это все было неотразимо!
И вот в нашем сельском клубе, в маленьком зале, где мы своими силами построили небольшую деревянную эстраду, шел вечер самодеятельности. Я несколько дней был в волости на совещании и ничего не знал об этом вечере. А когда приехал и узнал, то тут же направился в клуб в надежде встретиться с Тамарой. И встретился, но так, что горько мне стало. Когда я пристроился на лавке, на сцене выступал небольшой наш хор. Я надеялся, что после него выйдет Тамара, чтоб объявить очередной номер. И она вышла, но не одна, а вместе с краснофлотцем Яшкой Бобровским. Они стали плясать «Яблочко». И как плясать! Яшка на корабле, видно, здорово овладел этим искусством, да и Тамара не уступала ему. Очень уж ловко и задорно отбивал Яшка подошвами чечетку, а Тамара, то подходя к нему, то отдаляясь, рассыпала такую дробь своими сапожками, что завидно было смотреть. Яшка улыбался, соблазнительно сияли хорошенькие ямочки на щеках Тамары. Ах, как горели их глаза! А все хлопали и не отпускали танцоров со сцены, и они останавливались, а потом начинали плясать снова, пока Тамара совсем не выдохлась. А тогда они скрылись за сценой. Я ждал Тамару, но она не выходила. Очередные номера объявлял Минка Буевич, который считался агитатором в нашей ячейке.
Я встревожился. Хотел пойти за сцену и посмотреть, что там делается, но мое достоинство, служебное положение, думал я, не позволяют мне это сделать. Я ждал конца. И напрасно. Лучше бы я не видел. Заметил Тамару с Яшкой из окна, когда они после окончания вечера направлялись в конец села. Яшка Бобровский пошел провожать Тамару домой. Я хотел пойти следом, но опять не решился унизить свое председательское достоинство. Не заходя в хату, отправился ночевать на сеновал, где у меня было приготовлено место, куда я забирался, не желая тревожить родителей, когда поздно возвращался домой.
Хотя я и не ужинал, но еда не шла мне на ум. Так и стояли перед глазами Тамара и Яшка. Как терзала меня эта картина! Она глубоко ранила мое сердце. Я закрывал глаза, пытался думать о том, что завтра у меня трудный день, надо в одной из деревень делить землю, но ничто не помогало. Представлялись Тамара и Яшка у мельницы, на мостике над гулким течением бегущей из-под шлюза воды. Мне казалось, что я вижу Яшкину руку на круглом Тамарином плечике и слышу, как она смеется, показывая свои мелкие белые зубки.
Несколько раз я подумывал встать и пойти, чтоб посмотреть на них, но оскорбленное самолюбие не позволяло. Измученный, я едва уснул под утро.