«Вместо чудес или дара пророчества»: миссионерская стратегия иезуитов в Азии в XVI веке

Стоит отметить, что деятельность иезуитов миссии в Макао была крайне ангажирована политико-экономическими интересами Португалии. Зависимость дальнейшего пребывания европейцев в Макао, а, следовательно, и португальско-китайской торговли, от благосклонности китайских властей заставляло португальскую колониальную администрацию сдерживать всяческие попытки несанкционированных проникновений на китайскую территорию, в том числе и с евангелическими устремлениями[340]. Более того, вследствие многочисленных неудач по основанию миссии в Китае, среди иезуитов в Макао, доминировала идея что проникновение в данную страну возможно только при помощи военной силы. Так иезуит Бельхиор Нунец Баррето (1537–1612) в письме к генералу Общества Иисуса Ф. Борджиа писал: «Если бы принцы Европы, вместо ссор друг с другом, приложили усилия для расширения царства Христа и заставили властителя Китая даровать миссионерам право проповедовать, а местным жителям право услышать истину, китайцы были бы легко обращены, поскольку наша мораль и религия находят у них отклик»[341]. Подобное же мнение высказывали иезуиты Жуан Батиста Рибейра (1533–1611)[342], Эммануэль Теиксейра (1536–1590)[343]; а также монахи-августинцы, совершившие в 1575 г. ряд безрезультатных попыток попасть в Китай[344]. В результате основные усилия миссии были направлены на удовлетворение религиозных нужд европейцев, а изучение китайского языка не только не проводилось, но даже саботировалось. Для изменения данной ситуации, Валиньяно привлек, лояльные себе и своей политике, кадры: в 1579 г. он вызвал иезуита-итальянца Микеле Руджиери (1543–1607), а в 1582 г. присоединил к нему Маттео Риччи, заложив тем самым основу будущей миссии иезуитов в Китае.

В июле 1579 г. Валиньяно прибыл в Японию. Политическая обстановка в стране существенно изменилась со времени приезда первых миссионеров. Здесь начались процессы по централизации государства, инициированные в 60-х гг. XVI в. военачальником Ода Нобунага (1534–1582)[345]. К середине 70-х гг. ему была подконтрольна вся центральная часть Японского архипелага с такими крупными городами, как Мияко и Сакай. Следует отметить, что претендент на верховную власть в Японии благосклонно отнесся к европейским миссионерам. Платформой для взаимопонимания между ними стала их обоюдная вражда с буддийским духовенством. Влиятельные буддийские монастыри, с самого начала заняли враждебную позицию по отношению к планам Нобунага по объединению страны, видя в сильной централизованной власти потенциальную угрозу своего независимого положения. Поэтому Ода Нобунага рассматривал проповедническую деятельность христианских миссионеров, как возможность для ослабления влияния могущественных буддийских бонз[346].

Южные области страны по-прежнему контролировались сепаратистки настроенными даймё, которые, стремясь укрепить свою автономию, оказывали всяческое покровительство иезуитам – посредникам в португальско-японской торговле шелком и огнестрельным оружием, ставшего особо необходимым в условиях затяжной политической турбулентности после падения сёгуната Муромати в 1573 г.[347]

Тем самым политическая обстановка в Японии конца 70-х гг. XVI в. благоприятствовала иезуитам и пропаганде христианства. Обе политические силы страны: центральная власть, в лице Нобунага, и сепаратистки настроенные даймё с юга архипелага, покровительствовали европейцам и новой религии.

Согласно свидетельству Лоуренцо Мексиа (1539–1599) – бессменного компаньона визитатора (socio), Валиньяно и он сам представляли себе христианство Японии, как молодую, процветающую церковь полную новых адептов и нуждающуюся только в епископе и кафедральном соборе[348]. Однако, их радужные ожидания, основанные на восторженных отчетах миссионеров, были далеки от реальности. Непосредственное знакомство с положением дел привело Валиньяно к выводу о внутреннем кризисе миссии в Японии.

Следует отметить, что японская миссия разделила общие кризисные тенденции, характерные для провинции Индия 70-х гг. XVI в. Отход от рекомендаций, разработанных Ксавье[349], выразившийся в пренебрежении японскими социальными и культурными традициями[350], отсутствие целенаправленной программы по систематическому изучению языка[351], а также крайний ригоризм, в отношении к японскому персоналу миссии[352], привели к падению в глазах японцев как престижа христианства в целом, так и европейских миссионеров, в частности[353], а также вызвали духовный дисбаланс между членами самой миссии[354].