«Вместо чудес или дара пророчества»: миссионерская стратегия иезуитов в Азии в XVI веке

В историографии Общества Иисуса часто звучит мнение, что ответственность за кризис японской миссии иезуитов нес супериор Франсиско Кабрал. Так российский историк Э. Г. Ким описывает его как амбициозного и нетерпимого человека, который фанатично боролся с язычеством, «относился с холодным презрением к японскому этикету, как к любому языческому ритуалу. В его представлениях Япония ничем не отличалась от любой другой нехристианской страны. Он прибыл с твердым намерением собрать как можно больший „урожай душ“ и был слишком прямолинеен и настойчив в этом своем намерении»[355]. Подобное мнение можно встретить и у японского исследователя И. Хигасибаба: «Помимо его недоверия и разочарования в японцах, Кабрал дистанцировался от местных жителей и строго придерживался европейского этикета, диеты и языка…»[356]. В этом историк видит корень проблем, возникших у иезуитов в Японии в 70-х гг. XVI в.

Следует, однако, учитывать, что для европейского средневековья, с его идеей теоцентризма, изображавшего сущее таким образом, что в нем единство человечества представлялось как норма, от которой, отошла история и к которой она стремиться вернуться, другие народы, находящиеся за границами pax Christi, представлялись в первую очередь в качестве антагонистов. Средневековые христианские миссионеры не искали равного обмена ценностями: религиозный и культурный поток должен был течь только в направлении объекта евангелизации[357]. Отказ от принятия элементов иноземной культуры являлся нормой для поведения европейца XVI–XVII вв., а исключения, такие, как например Ф. Ксавье или А. Валиньяно, вызывали искреннее изумление.

Анализ источников выявляет, что отказ от следования японским культурным традициям был характерен в первую очередь для миссий на о. Кюсю[358]. Так группа иезуитов, дислоцировавшихся в Мияко, под руководством итальянца Гнечче-Сольдо Органтино (1532–1609), приняла для себя нормы японского этикета, диеты и образа поведения, тщательно изучала японский язык и, по словам иезуита Л. Мексиа, «трансформировала себя» в японцев[359] (карта 4 на стр. 90).

Сопоставление вышеуказанных центров миссионерской активности, выявляет, однако, ряд схожих моментов в методах доктринации. Общей основой распространения христианства служил, намеченный еще Ф. Ксавье, метод «сверху-вниз». Тезис “cuius regio eius religio” («чья страна, того и вера») был как нельзя более справедлив для Японии второй половины XVI в. Кабрал отметил в письме от 1571 г., что «лучшими апостолами [в Японии] были [светские. – Д.-В.] властители»[360]. Так первый христианский даймё Омура Сумитада (1533–1587), крещенный в 1563 г., привел за собой в христианство приблизительно 35 тысяч человек, включая 1500 его вассалов[361]. «Язычники были поставлены перед выбором либо принять крещение, либо покинуть его владения,» – сообщал Кабрал[362]. Буддистские храмы, передавались христианским общинам, либо разрушались. Особый интерес представляет факт перехода в христианство двухсот бонз в обмен на защиту даймё и сохранения своего социально-экономического статуса[363]. Подобные тенденции (обращение японских владетелей и следовавшие за этим массовые крещения их подданных), характерные как для юга Японии, так и для центральной ее части[364] привели к быстрому росту числа неофитов: за 70-е гг. XVI в. количество японцев-христиан выросло с 20–25 тысяч до 100 тысяч человек[365].

Карта 4

Миссии иезуитов в Японии и Китае в XVI веке