«Вместо чудес или дара пророчества»: миссионерская стратегия иезуитов в Азии в XVI веке

Епископ Японии Луиш Серкейра (1598–1614) также коснулся вопроса камбо в своем донесении от 1603 г. «Каждая деревня, находящаяся под юрисдикцией резиденции, – сообщал он, – имеет церковь, размер которой варьируется в зависимости от численности населения. Церкви доверены заботе людей, называемых камбо, которые бреют головы и пользуются большим уважением у христиан местной деревни. Под их присмотром находятся ризницы и сами церкви, и им также доверено обучение детей христианской доктрине, и кроме того чтение пастве религиозных книг по воскресеньям и праздничным дням, если ни падре, ни ирмао, ни додзюку не могут присутствовать. Они посещают заболевших и вызывают священника для исповеди. Они также информируют падре о физических и духовных проблемах христиан в их деревне. Когда люди находятся под угрозой смерти и нет времени вызвать священника, камбо проводят обряд крещения и даже помогают при похоронах»[462]. Число камбо, по данным епископа, в 1603 г. превышало 170 человек.

Для отправления своих обязанностей камбо должны были уметь прочитать и объяснить для христиан японский катехизис. Ожидалось также, что они станут лидерами местной общины, и будут демонстрировать хороший пример христианской жизни, поэтому они выбирались из образованной прослойки населения деревни, не зависимо религиозной или светской: бывших буддистских монахов, или бывших старшин деревни (отона) или деревенских воинов (кокуджин).

Рассматривая общинный характер роли камбо, а также их квалификацию, можно отметить, что система религиозной жизни японской деревни мало в чем изменилась после христианизации. Посредством массового крещения обращалась деревня целиком, позволяя населению поддерживать религиозную жизнь, практически также, как и до этого. В тоже время система камбо позволяла лидерам общины удержать позицию светских помощников церкви и контроль над религиозной жизнью местного сообщества. Многие буддистские монахи продолжали обслуживание местных прихожан, также, как и до крещения. Отличались же только контекст и ритуалы. Однако даже в этом, из-за несовершенства перевода религиозных догматов, иезуитам не всегда удавалось добиться изменений, особенно на первом этапе развития миссии.

Несмотря на это, некоторые японские историки, например, Икуо Хигасибаба[463], указывают на тот факт, что христианство было более привлекательно для простых японцев XVI в., нежели чем буддизм. В условиях постоянного насилия, тяжелого социально-экономического положения, христианство, с его учением о Спасении, показалось низшим слоям японского общества возможностью выхода из сложившейся ситуации. Кроме того, христианские миссионеры выдвигали тезис о равенстве всех перед Богом, о любви к ближнему. У буддистов же больше шансов на «удачное» перерождение имели те, кто в состоянии был делать богатые подношения религиозной общине[464]. Характерно, что камбо показали себя верными сторонниками местных христиан, когда после гонений (начало 30-х гг. XVII в.) прервался контакт с европейскими миссионерами, а христианство, в целом, стало знаменем нескольких крупных социальных выступлений, например, Симабарского восстания на западе о. Кюсю, поднятого в октябре 1637 г.[465]

Таким образом, на протяжении всего «христианского столетия» (1549–1636), японский персонал миссии играл важнейшую роль в посредничестве между иезуитами и японцами, а также являлся основным источником пополнения числа миссионеров. Интеграция базовой модели местного религиозного устройства в структуру иезуитской миссии, в совокупности с привлекательностью христианства для низших социальных слоев японского общества в свете сложной социально-политической обстановки в Японии конца XVI – начало XVII вв., способствовала тому, что формальное принятие христианства по требованию землевладельца, трансформировалось в осознанный выбор новой религии, как отвечающей социальным потребностям и чаяниям неофитов.

В первой половине 80-х гг. XVI в. иезуиты, нацеленные на расширение христианской экспансии на архипелаге и следуя модели евангелизации сверху-вниз, продолжили ориентироваться на обращение в первую очередь высших слоев японского общества. Установление дружественных отношений с Ода Нобунага, открыло миссионерам доступ в аристократические круги о. Хонсю, поскольку объединитель Японии удерживал множество знатных заложников в своем замке Адзути[466]. Валиньяно отмечал этот факт, как важнейший фактор успеха миссии в 1580–1582 гг.[467]

Число новообращенных в середине 80-х гг. XVI в., достигло 150 тысяч человек[468]. Среди обращенных было немало представителей известных самурайских фамилий и придворной аристократии. Христианство приняли некоторые видные военачальники, в том числе Курода Ёситака и Такаяма Укон (1552–1615), многие влиятельные государственные чиновники, жены и дети высокопоставленных особ[469].