Вместо матери

— Ну, чего там… Хорошо что вас-то нашли. По адресному столу. Порядок у них замечательный.

— Это только при советской власти такой стал порядок… При царизме этого не было…

Степа поцеловал Петю, кивнул Кате и Варваре Петровне и вышел. Хлопнула дверь, автомобиль взвыл, загудел и скоро замолк вдали…

— Это кто же вас привел?

— Один военный, Марьи Степановны брат…

— Какой Марьи Степановны?

— Сестры милосердия… Мы сюда на санитарном поезде приехали…

— А где же родители-то остались…

— Они…

Катя осеклась. Но тут же она проглотила слезы и сказала твердо.

— Они… неизвестно где.

— Как неизвестно?

Катя начала рассказывать.

Варвара Петровна слушала и, чем дальше, тем больше хмурилась.

— Что ж, и денег у вас с собою нету?.. И продуктов?

— Нету!

— А на что же вы жить собираетесь?

Катя покраснела.

— Может быть, в работе какой-нибудь я вам смогу оказать помощь.

— Да ведь теперь голод… А его чем я кормить буду. Вот горе, вот горе… Всегда Коля с Верой ко мне плохо относились… Всегда норовили мне неприятность сделать. Народили детей, а я теперь их корми… Вот горе…

— Можно?

В комнату вошел Рвач.

Он подмигнул Варваре Петровне.

— Отлегло. Уехал. Я там за углом стоял… Фрукт. Так вас, стало быть, с семейной радостью… Уа, уа… Ррр… Фррр…

Он стал строить рожи и кривляться перед Петей, но тот спрятался за спину Кати и не был расположен к шуткам.

— Да, уж радость… Кормить да одевать…

— Тсс…

Рвач кивнул на окно.

— Он им, видимо, покровительство оказывает… Еще опять приедет.

Но Варвара Петровна окончательно разворчалась.

— А коли он им покровительство оказывает, так пусть он их и кормит, а я не при чем… Чем я их прокормлю?..

— Это действительно…

Рвач при этом скроил дурацки-сочувственное лицо и ткнул пальцем в подушку.

— Сами, можно сказать, голодаете, мамаша.

Варвара Петровна рассердилась.

— А ты зачем пришел?.. Тебя кто звал?..

— Я, конечно, уйти могу…

Но сказав так, он взмахнул рукой, и брильянт на одну секунду блеснул перед глазами Варвары Петровны.

Та сразу успокоилась.

— Да сиди уж… если пришел…

Она опять обернулась к Кате.

— Ну, а делать ты что умеешь?

— Шить умею… стряпать немножко…

Наступило молчание.

В окно стукнул комок снега. Метель расходилась не на шутку.

— А по-моему, мамаша, вы напрасно так волнуетесь. Девица эта, насколько я вижу по ее лицу, вполне смышленный элемент… Она и в нашем деле помощь оказать может.

Какую помощь?..

— А вот какую…

Он хотел сказать что-то, но промолчал… Потом подошел к Варваре Петровне и стал шептать ей на ухо. Кончив шептать, он самодовольно отошел и ущипнул Катю за щеку.

Но Варвара Петровна с сомнением покачала головой.

— Боюсь я все-таки этого дела…

— Да чего тут бояться… Бояться нечего… Стало быть, в общем, мамаша, вы согласны компанию начать?

— Согласна-то согласна…

— Ну, то и хорошо. Я к вам на-днях зайду почтение свое засвидетельствовать.

Он нахлобучил длинноухую шапку и ушел, посвистывая.

— С двумя детьми жить в комнате… Вот горе-то, — опять заворчала Варвара Петровна, — и где я вас уложу, где я вас усажу!

— Вы, тетя, не беспокойтесь.

— Поневоле забеспокоишься…

— Вы только скажите, а я все сделаю, приготовлю…

— Вы сегодня-то ели?

— Ели!

— А я еще хочу, — пробурчал Петя.

— Ну вот. Я так и знала… Да ведь голод в Москве… Поймите вы это…

— Это он так говорит, — смутилась Катя, он сыт.

— Нет, я не сыт…

— Да ведь ты сейчас чай пил с хлебом у Марьи Степановны.

— Еще хочу.

Варвара Петровна со вздохом подошла к столу, порылась в каком-то мешке и вынула кусок черного хлеба.

— Ну, ешь…

Петя сел на стул и, болтая ногами, принялся уписывать хлеб.

Катя чувствовала себя крайне неловко, ибо решительно не знала, что делать.

— Ну что ж, — сказала Варвара Петровна, очевидно, примирившись с своею печальною участью тетушки, — помоги-ка мне вот это пшено по мешочкам рассыпать… Только если ты кому скажешь, что у меня пшена много, я тебя прямо на улицу выгоню… Я не посмотрю, что ты моя племянница…

Она с трудом отодвинула один из ящиков комода, и Катя с удивлением увидала, что ящик до краев наполнен золотистым пшеном.

Так началась для Кати новая московская жизнь.

На другой день Варвара Петровна пошла на рынок, а Кате приказала затопить печку и сварить картофельный суп и пшенную кашу.

Петя все время приставал к Кате, чтоб она сводила его посмотреть трамвай, он хныкал, капризничал, и, видно, был очень недоволен своею новою квартирой.

— Из окна ничего не видно, дома не как нужно.

— А как нужно?

— Нужно, чтоб высокие были до неба… А тут как у нас…

Вид из окна в самом деле скорее напоминал провинцию, чем Москву. Зелененькие и серые деревянные домики в три и в четыре окна с резьбою над окнами. Пете куда больше понравился огромный шестиэтажный дом, где жила Марья Степановна.

— Хочу к дяде Степе…

— Ну, Петя, не плачь… ты мне печку топить мешаешь.

— К дяде Степе…

Кто-то тихонько постучал в дверь.

— Кто там? — спросила Катя.

Вошла девочка лет пятнадцати, очень худая, одетая в дырявые валенки и вся закутанная в громадный шерстяной платок.

— О чем это твой ребеночек плачет?

У нее было такое доброе, худенькое личико, что Катя невольно почувствовала к ней расположение.