Вместо матери

Дорога была забита военными эшелонами, на больших станциях стояли товарные платформы, нагруженные пушками, и вагоны, охраняемые часовыми, с снарядами. Поезд подолгу стоял на станциях. Какие-то люди ругались, кричали, чего-то требовали.

Чем дальше на север подвигался поезд, тем холоднее становилось, и однажды утром, проснувшись, увидала Катя, что окно вагона все залеплено снегом. Была метель.

Все бранились, что зима пришла рано. Опять нельзя будет рассчитать запас дров… Тут голод, тут война, тут тиф сыпной, а тут еще зима… Пришла-таки проклятая.

Когда подъезжали к Москве и вдали уже стали в тумане подниматься церкви, фабрики и спицы радиотелеграфа, Марья Степановна спросила у Кати:

— А где твоя тетка живет?

— В Москве.

— Я знаю, что в Москве, да на какой улице… Дом номер какой.

— Я не знаю.

— Как не знаешь?

— В Москве живет…

Марья Степановна почесала себе кончик носа.

— Что ж ты воображаешь, что Москва в роде твоего Тополянска? Да как же ты ее найдешь?

— Она… Варвара Петровна Глухова…

— Так… стало быть: «Эй, извозчик, к Варваре Петровне». «Вам к гражданке Глуховой? Пожалуйте». Эх, ты… Я и не знаю, что теперь делать.

А Москва все выпирала и выпирала из-под земли, рельсы расползались, вагоны тянулись бесконечными рядами… И Катя вдруг поняла, что такое Москва, и ее взял ужас… Куда же она денется? Как найдет тетку?..

А Петя, стоя у окна, из себя выходил от восторга.

— Вагонов-то сколько… Труба-то какая… Смотри, смотри, вагон сам едет, сам едет…

Поезд шел по мосту, а под мостом была улица и по ней мчался трамвай…

Сразу столько удовольствий.

Наконец въехали в вокзал.

— Вот что, — сказала Марья Степановна, пока я вас к себе возьму, а там как-нибудь поищем… Может быть, по адресному столу найдем твою тетку.

И для Кати теперь все надежды выражались одним словом: адресный стол.

Ей при этом представлялся огромный письменный стол, а за этим столом сидит человек, который знает всех, кто живет в Москве. «Вам Варвару Петровну Глухову, ну как же, я ее знаю… Она живет…» Но вот где она живет, Катя уж никак не могла себе вообразить…

Поезд долго стоял, пока происходила выгрузка больных. Наконец Марья Степановна пришла и сказала: — Идемте.

Они пробрались сквозь вокзальную толпу.

На вокзале была грязь и вонь. Толкались мешечники, по углам валялись какие-то люди, производившие впечатление мертвецов.

За Марьей Степановной приехал на вокзал ее брат Степа, молодой красный командир, веселый и красивый. Приехал он на автомобиле, чем окончательно пленил Петю.

Степа сел рядом с шофером и, поймав взгляд Пети, крикнул:

— Иди сюда ко мне на колени.

Петя всю дорогу дрожал от радости, а Катя молчала, подавленная огромностью города.

Автомобиль гудел, и люди с санками шарахались от него, бормоча проклятия. Был ясный морозный день.

Степа и Марья Степановна жили в одной комнате, разделенной пополам ситцевою занавескою.

Степа поставил самовар и, угощая гостей своим пайковым хлебом, шутил с Петей.

Тот все время сидел у него на коленях, играл его удостоверениями, а один раз даже, к ужасу Кати, потянулся к револьверу, которого однако ему не дали.

Марья Степановна просила брата навести справки о Варваре Петровне Глуховой, на что тот промычал что-то выражающее большое сомнение в успехе поисков. У Кати от этого мычания опять тоскливо стало на сердце.

После чая Катю и Петю уложили спать. Их сильно укачало в дороге и они заснули крепким сном, как только добрались до подушки.

Кате опять приснился адресный стол. Человек, сидевший за столом, приветливо улыбался, и лицо его было очень знакомо. Да ведь это таинственный монах — Карасев. Катя довольна. Она спрашивает, как найти тетушку, и тот сейчас же пишет ей на бумажке адрес. Катя хватает бумажку хочет прочесть и… просыпается.

В комнате уже стемнело.

Петя спал рядом с Катей. Ни Степы, ни Марьи Степановны не было. Очевидно, они ушли по делам. Кате вспомнилось, как она бывало просыпалась вот так же в Тополянске и ждала… отца с матерью. И ей опять захотелось плакать.

Она встала и подошла к окну. Крыши, крыши, бесконечные белые крыши, кресты с золотыми цепями, трубы, какие-то башни. Какой огромный город!

Вечером Степа вернулся и сказал, что он подал в адресный стол заявление. Ему некогда было дожидаться, велели приходить завтра утром.

Мечты об адресном столе не обманули Катю. Тетушка нашлась, и Степа сам вызвался свезти к ней племянницу и племянника.

IX. МОСКОВСКАЯ ЖИЗНЬ

КОГДА Варвара Петровна узнала, что перед ней стоит ее племянница, она в первый момент не проявила никакой радости. Она продолжала со страхом поглядывать на военного, но вдруг, должно быть, уловив в его взгляде недовольство такою ее холодностью, она кинулась к Кате и Пете и стала целовать их и тискать, громко при этом восклицая:

— Милые вы мои… птенчики золотые… ангелочки… радости мои…

Рвач воспользовался суетою и, покосясь на Степу, быстро вышел.

Уходя, он пробормотал:

— Не буду мешать трогательной встрече близких родственников.

Степа тоже поднялся, очевидно, удовлетворенный проявленной радостью.

— Ну, я свое дело сделал. Могу уходить.

— Спасибо вам, товарищ… большое вам спасибо…