Вместо матери

— Вот, — сказал он, улыбаясь, — получите. Можете не расписываться!

А девочка, видя недоумение на лице хозяйки, покраснев, проговорила:

— Я — ваша племянница Катя, а вот это Петя.

VIII. О ТОМ, КАК КАТЯ НАШЛА СВОЮ ТЕТУШКУ

КАТЯ была очень удивлена, узнав в товарище Карасеве таинственного монаха. Она даже сначала было испугалась, но тот засмеялся.

— Ты меня не бойся, — сказал он, — я не страшный. Мне нужно было там у них побродить да кое-что поразведать. После один хуторянин меня выдал… Не знаю, со злости ли выдал или просто так разболтал, но только стали белые за мною охотиться. Травили меня как кабана, и если бы я у вас тогда в сенях не притаился, давно бы теперь болтался где-нибудь на суку. А ты в общем храбрая девчонка…

Затем он спросил Петю.

— Ну, а ты, кавалер, никому про меня не рассказывал?

Петя смутился и пробормотал:

— Никому.

— Молодец!

Карасев потрепал Петю по толстой щечке, и тогда Петя, посмелев, прошептал:

— А пряник дашь?

— Ого, о чем вспомнил! Вот горе-то какое. Нет у меня сейчас пряника… А как только найду пряник, обязательно тебе дам. Можешь не сомневаться. Ну, а как вы оба сюда-то попали?

Катя стала рассказывать, но когда дело дошло до самого страшного — когда стала она рассказывать, как разорвался вдруг поезд и как вагоны, где были отец с матерью, покатили назад к бандитам — она не выдержала и слезы хлынули у нее из глаз.

Все, находившиеся кругом, молчали, взволнованные рассказом.

Карасев покачал головой.

Он имел сведения о работе махновцев в районе Тополянска и не мог сказать ничего в утешение. Лично он был уверен, что родители Кати погибли.

— Ну, полно плакать, — сказал он, — ничего теперь не поделаешь. Надо теперь думать, как тебе дальше поступать. Тут оставаться не дело. Этому гусю воевать еще рано (он кивнул на Петю), а тебе и подавно… Но вот вопрос, куда вас деть. У тебя родные-то есть какие-нибудь.

— Есть… в Москве тетя.

— В Москве тетя. Гм!.. Москва-то, чорт ее дери, больно далеко… Ну, это мы, впрочем, обмозгуем… Пока сидите тут, ешьте да пейте. Ну, а ты что?

Он обернулся к Ванько́.

Тот пожал плечами.

— Могу за вас итти! — сказал он довольно величественно.

Карасев низко поклонился ему, так что все засмеялись.

— Спасибо вам, что не оставили вашей защитой…

Но Ванько́ никак не смутился.

— Вы мне пока что нравитесь, — проговорил он спокойно, — только мне чтоб должность была обязательно боевая.

— Вам командную должность прикажете?

Все опять засмеялись.

Ванько́ подумал с секунду.

— Нет, — сказал он, — командовать — возни много… Мне лучше простую должность, только чтоб не засиживаться… Так уж чтоб война была настоящая… А то вы тут вот сидите, щи хлебаете…

— Ну и молодчина. А тебе что ж, все время стрелять да рубить?

— А то ведь скука!

Помощник комиссара подошел к Карасеву и шепнул ему что-то на ухо.

— Правильно… Слушай, гражданин Ванько́, — разведчиком быть хочешь? Только это, брат, должность, ух, опасная.

— Это все равно… Ладно, посмотрю.

И Ванько́ стал чем-то в роде настоящего красноармейца.

К вечеру выяснилось, что в Москву отправляется санитарный поезд. Знакомая Карасеву сестра милосердия согласилась взять с собой Катю и Петю.

Сестру звали Марья Степановна. Она была очень живая, энергичная женщина, и Катя сразу полюбила ее.

— Ну, дети, — сказала Марья Степановна, — тесно вам тут будет да ничего не поделаешь. Я все равно весь день по поезду ношусь, а вы тут только не балуйтесь. Главное, чтоб Петя твой в окно не вывалился.

— Ну, что вы, я за ним смотреть буду.

— Смотри хорошенько… Ты теперь ему вместо матери…

В маленьком отделении, где жили сестры, ехать было очень удобно.

Петя сразу присосался к окну и надоедал Кате бесконечными вопросами.

— А почему этот паровоз задом едет? Почему семафор опустили? А почему вон тот дым белый, а этот черный…

Поезд ехал по широким степям, и Кате было грустно.

Неизвестно, что ожидало их в Москве, а здесь с каждою верстой от нее все дальше и дальше уходило назад ее прошлое, вся та жизнь, к которой она так привыкла с детства. Она вспоминала тополянский дом, соседей, подруг, зимние вечера, когда мать читала вслух, Петя мирно сопел в своей кроватке, а она с отцом слушала. И спать бывало хочется, и слушать, а в общем так хорошо.

Но Катя старалась отгонять эти мысли. От таких мыслей одна только тоска на сердце, а все равно потерянного не воротишь. Отец бы, наверное, назвал это «раскисанием». Он, конечно, был прав, говоря, что надо жить, не хныча и не мечтая о невозможном. И Катя заставляла себя думать о том, как она устроится в Москве и как она в конце концов найдет своих родителей. Увы, то и другое представлялось ей крайне туманным. Тетки своей она совсем не знала, в Москве никогда не была. Разве тут можно что-нибудь себе вообразить. Говорят, громадный город, чуть ли не в целую степь… Про тетку всегда говорили, что она женщина деловая и «не пропадет». Может быть, и Катя в таком случае не пропадет.

До Москвы ехали целую неделю.