Вначале будет тьма // Финал

Действительно, дождавшись пика общественного негодования, Канарский резко вскинул сжатую в кулак руку – жест, неизменно останавливавший даже самых зарвавшихся ораторов, сработал и на этот раз (возможно, немного поучаствовал и звукооператор, отрубивший микрофон славонца). Продолжая сжимать поднятый кулак, ведущий заговорил в своей фирменной манере: начав почти с шепота и умудряясь на каждом ударном слове удваивать громкость – так, что к концу своей короткой речи он уже орал в полный голос.

– Все вы знаете. Что свобода слова – главный принцип нашей передачи. Да. Каждый может говорить здесь все, что он думает. Это действительно так. Да. Свое мнение. Любые глупости. Даже подлости. Но не оскорбления. Нашей страны. Нашей истории. Наших героев. И вот мне сейчас говорит в наушник референт, что я не имею права никого прерывать. Останавливать. А если я это сделаю, меня могут тут же уволить. Что прямо есть такой специальный пункт в контракте. Да. Поэтому я хочу сказать всем. И нашему. Уважаемому. Гостю. Пусть! Пусть меня увольняют! Потому что есть вещи! Слова! Которые нельзя прощать никому! И я говорю: пшел вон! Вон из студии!

Падво (ударение на второй слог) уже волокли к выходу два здоровенных жлоба в черных джинсах и черных футболках, причем Диме показалось, что к моменту, когда они подошли, эксперт отъехал в кресле от стола и заранее приподнялся, чтобы изъятие прошло максимально комфортно. Выцветший Сергей Сергеевич старательно сливался с фоном.

– А завершит наше сегодняшнее обсуждение, – стремительно успокоившийся Канарский говорил уже совершенно нормальным тоном, – мнение еще одного эксперта. Итак, заслуженный историк-евразист, почетный академик РАЕН, исследователь быта протославян Бронислав Янович Радуга. Прямое включение с Клязьмы. Бронислав, вы нас слышите? Что вы как историк можете сказать о происхождении футбола?

– Непосредственно к материалу Зоркого мне добавить нечего, там все изложено доступно, – густо заокал бородатый Бронислав на фоне белых в крапинку стволов. – О позднейшем британском заимствовании славянской шмыг… шелыги имеется сразу несколько достоверных свидетельств. Я тут ничего нового не скажу. Однако в ходе исследований обнаружились интересные подробности, заставляющие пересмотреть происхождение самого слова «футбол».

– А что с ним? – поинтересовался Канарский. – Тут, кажется, все понятно: фут-бол, нога-мяч.

– То-то и оно-то, что и не нога, и не мяч! – обрадовался Радуга. – Многие почему-то забывают, что у древних русичей, когда они изобрели шелыгу, не было никаких мячей. Да и зачем они были нужны? Играли запросто, по сезону: зимой – пареной репой, зашитой в рогожу, а летом – молодыми дождевиками. Именно молодыми, несозревшими, потому что созревшие дождевики, как вы знаете, при ударе лопаются и все… того… обсеменяют. Мда. Так вот, английские путешественники впервые увидели игру в шелыгу летом, когда русичи по теплому времени играли в одних портках. Очень коротких спортивных портках, прошу заметить. Потому что попробуй-от в длинных побегать или того пуще – пнуть дождевик. Не шелыга будет, а смех один.

– Так…

– А теперь вспомним, что у слов «фут» и «бол» несколько значений. Фут – это еще и мера длины, размера. Тридцать сантиметров, – Радуга сделал характерный рыбацкий жест. – А «бол», вернее «болс»… Ну, все знают. – Он обвел руками невидимый круглый предмет размером с грейпфрут.

– То есть англичан поразила прежде всего не сама игра, а скорее игроки?

– То-то и оно-то! Поразили, еще как! Не видали они такого! Потому и назвали не «футбол» вовсе, а «футболс»! А последнюю-от буковку потом того… потеряли.

Студия неистово загрохотала.

– Верю! – воскликнул Канарский, дав публике пошуметь вволю. – Вот прямо вижу, как они смотрят, смотрят, а лица у них вытягиваются, вытягиваются! Хотя казалось бы – куда уж больше? Спасибо, Бронислав! Уверен, что через пять дней наши парни покажут именно такой «футболс». Тридцатисантиметровый!

По глазам ударили яркие цвета заставки, торопливо забулькала реклама.