Вначале будет тьма // Финал

Круто развернувшись на месте, Дима налег на колеса, толкая кресло вон из комнаты. Он старался двигаться как можно более плавно, чувствуя себя полным сосудом, боясь расплескать ощущение абсолютной правоты и выполненного долга. Никогда еще ему не было так хорошо и никогда еще он так остро не сожалел о своей болезни: по-хорошему, выдать ей надо было с ноги.

Глава 23 Защита Феева

Москва. 102 дня до финала

Впервый четверг апреля левый полузащитник сборной России по футболу Виктор Феев, входя в пока еще свой дом, подумал, что, в конечном счете, все не так плохо, как могло бы быть, и что, при прочих равных, любой другой на его месте обязательно испортил бы все дело. Виктор был аккуратен. Прежде всего, за полчаса до этого, в машине, он решил, что скажет жене. Ничего лишнего – только то, что нужно. Лишнее он, мысленно скомкав, выкинул в воображаемую урну. Улыбнувшись хорошему броску, он перешел к вопросу о деньгах. Как раз включился красный на светофоре – машины одновременно остановились, и Виктор прежде всех.

Денег он сразу предложил ей много. Конечно, пока только в голове – и только мысленные деньги. Толстая пачка денег на старом кухонном столе. Ее благодарно широко раскрытый рот и глаза, тоже во всю свою ширь благодарные. И как будто кричащие: «Мне эти деньги даром вообще… Мне ты и только ты нужен! А все остальное – веником и под ковер, глаза б мои это остальное…» А он, конечно, откажется: решил – значит решил, окончательно и бесповоротно.

Загорелся зеленый. По улицам шли люди, еще не успевшие с зимы снять куртки, и казалось, что это идут куртки, а людей нет вовсе. Было холодно, темно и сыро – даже в салоне сыро. Машины позади Виктора гудели, улица к перекрестку сузилась, объехать или перестроиться не получалось. Так было уже довольно долго, машины встраивались друг за другом, гудели, становилось тесно. Виктор положил голову на руль, рядом с руками, закрыл глаза – и в очередной раз попробовал все вспомнить. Почему все получалось так ужасно глупо, и, главное, как он упустил момент, когда это началось, когда это еще можно было исправить. И останавливался он тогда только на красный – а на зеленый ехал. И не придумывал за жену слова. Ему больше не хотелось ничего представлять, воображать, не хотелось никого обманывать.

Вдалеке послышалась песня. То ли по радио, то ли на улице. А может, просто кто-то так ругался. Виктор Феев подумал, что время от времени останавливаться и размышлять полезно и уж точно лучше, чем не останавливаться и совсем не думать. И он поехал дальше, улыбнувшись.

На углу Лесной, в одном из тех больших домов, в которых магазины, кулинарии и кафе успевают закрыться прежде, чем туда заглянет первый посетитель, жила семья Феевых. Сам Виктор Феев был знаменитостью и, хотя время от времени его и раньше узнавали (правда, не дома – для соседей он всегда был безработным), чем ближе к чемпионату мира по футболу, тем чаще случайные прохожие, заметив на улице знакомую фигуру, останавливали его с просьбой на чем-то расписаться. Феева, как человека не очень разговорчивого, это вполне устраивало. Его жена Арина с детства мечтала о кино, но после рубежа в двадцать лет, совпавшего с рождением ребенка, оставила не только эти планы, но будто бы и стерла все, бывшее до Виктора – до его ребенка и его футбола. Не было ни дня, чтобы Арина не жалела о том решении. А вместе с ней и Виктор.

Их сын Сережа не был похож на ребенка этих двух людей. Сережа любил читать. Читал он все время: в папиной машине по дороге в школу; на уроках, спрятав под партой книгу; за ужином, обедом; перед сном и только встав с постели. Книги он выбирал по принципу больших, умных названий. Так, например, «Критику чистого разума» он прочел за день, а «Братьев Карамазовых» бросил на середине. Было большой удачей заметить на улице худого некрасивого мальчика с книгой в руках и признать в нем сына футболиста Феева. Ему было семь лет, и далеко не все жильцы большого дома на Лесной видели его хотя бы раз.

Виктор топтался у порога и смотрел на дверь. В предбаннике горела только одна желтая лампа – прямоугольная, сплющенная по краям. Время от времени она мигала, и в темноте теряли очертания предметы. Маленькие ботиночки и взрослые сапоги валялись рядом с желтым мусорным пакетом. Пришедшему с холодной улицы Фееву, в пальто, перчатках, с повязанным на шее шарфом, было душно. Пахло огрызками и недожеванной едой. Виктор повел шеей, попробовал вздохнуть и, быстро выругавшись, снял шарф. На двери искусственные трещины сходились к глазку. С улицы послышались сирена и чей-то гулкий смех. Не было никого на много километров, кто мог бы подсказать Виктору Фееву, что делать, говорить и как себя вести, когда он войдет в эту дверь. Он сжал кулаки, закрыл глаза и постучал.

– Ты поздно.

– Там стоит все.

– Есть будешь?

– Давай.