Вначале будет тьма // Финал

Парк, в котором ночью с молодой девушкой гулял Президент, находился на перекрестке двух поэтов, сводя вместе в топонимике безмятежной идиллии улицу Маяковского и улицу Некрасова. Последняя, рассеченная посередине меловым пунктиром, начавшись с магазинов платьев, салонов обуви и небольших кафе, продолжалась до вечнозеленой, как будто луговой, черты, шла параллельно ей и обводила тонким контуром ее пространство по окружности. Дальше дорога под прямым углом уходила в улицу Маяковского – улицу узкую до неприличия, отгороженную, однако, от тротуара, как будто в виде извинения, аккуратным металлическим забором.

У этого парка не было видимого входа, так же как не было ни одного заметного выхода – и вместе с тем каждый житель Петербурга хоть краем уха да слышал о нем. Красные клены в этом парке чередовались с повислыми березами, стелившимися под ногами гуляющих в виде пологих лиственных ковров. Самый высокий и древний дуб уходил бурыми ветвями далеко в небо, истончаясь и растворяясь, еще не доходя до кроны, в окружной дороге светлым запахом и чистым светом. В этот парк не попадали просто так, стоимость входного билета равнялась причине посещения, длительность пребывания – значимости причины. Срок Президента в парке определили двадцатью годами, хотя сам он об этом, конечно, знать не мог. По ощущениям он был там только полчаса.

Девушка наклонилась и тихо запела себе что-то под нос. Президент кашлянул, прислушиваясь. Тихо шумели листья. Он протер лысую голову, и на мгновение рука Президента побелела.

– Красивая.

– Кто красивая? Что вы там в нос себе бурчите? – Девушка обернулась. На ее волосы падали крупные призмы света.

– Ночь. Ночь красивая.

– Ночь?.. И ночь красивая.

– Сядем?

– Давайте сядем.

Президент поморщился, но, пропустив девушку на скамейку, сел рядом. Мимо никто не проходил. Коробочка в кармане Президента щекотала его пальцы бархатом, и ощущение это протекало вверх по нервным окончаниям, замирало на мгновение в районе шеи, но неизменно доходило до глаз – смотревших на руки девушки, которая села рядом с ним. Руки легко лежали на ее коленях.

– А вы сегодня ведете себя как-то… Как-то странно!

– И вы. То есть не так. Вы – чудесная. Как ночь.

– Как ночь? Послушайте, ну это, наверное, уже температура!

– Ночь красивая.

Никогда в жизни до этого Президент так не боялся. Он смутно помнил свое первое предложение – тогда только закончилась учеба, он всего несколько лет как вернулся из Москвы в родной холодный Ленинград. Тогда действительно еще было «рука об руку», действительно был «великий долг». А потом все рассыпалось. И великий долг, и рука об руку. Президент не любил вспоминать о первом браке. Поэтому, не зная, что сказать, он начал вспоминать о другой своей первой встрече.

Впервые он увидел ее на награждении. В Кремлевском дворце Президент, как каждый год до этого, встречал, подбадривал и поощрял молодых красивых музыкантов. В тот день в его голове стучали молотки, но со стороны заметить это было невозможно. Когда после нескольких брюнетов в смокингах к нему подошла она и пожала ему руку, Президент заметил, что его руки, руки до того касавшиеся, казалось бы, всего, к чему можно было прикоснуться, его собственные руки теперь дрожат. Президент списал это на тяжелый день и перед сном выпил таблетку аспирина. Прошло время, а аспирин так и не подействовал.

Вызвав Карьерова в ночь, названную в народе «ночью крика», Президент пять минут смотрел на него красными слепыми глазами, а затем приказал запереть дверь. Стоявшая снаружи охрана мимикой и жестами попыталась уговорить Карьерова оставить щелку – но пресс-секретарь в ответ лишь пожал плечами. Президент молча показал Карьерову на кресло напротив своего стола и отошел в угол, к окну. Он заложил за спину руки и уперся лбом в стекло. Пресс-секретарь остался стоять. Так они молчали еще пять минут. Наконец Карьеров не вытерпел:

– Как ваше самочувствие?..

– Есть к вам одно дело, – перебил его Президент.

– Да?

– Оно касается… Оно личного характера.

– Прекрасно понимаю.

– Да?

– Да.

Президент говорил порывисто, коротко – и все в стекло. Поэтому Карьерову, желавшему услышать каждое слово Президента, приходилось щуриться.

– Да… Карьеров, – услышав свое имя, пресс-секретарь вытянулся в струнку и втянул живот, – вы помните музыкантов?

– Музыкантов, господин Президент?

– Ну да, молодых. Руки… Жали.

– Руки жали?

– Да.

Ничего подобного пресс-секретарю Карьерову в голову решительно не приходило.

– Ах, музыкантов! Ну конечно!

– Виолончель.

– Виолончель, господин Президент?

– Виолончелистка. Найди мне ее.

И он нашел.