Вначале будет тьма // Финал

Президент не любил браться за дело, обстоятельно не подготовившись. Поэтому, прежде чем снова встретиться с ней, он изучил ее досье. Там было все – телефоны ее, родителей и брата, профессии всех остальных членов семьи и порода кошки – норвежская лесная. На этом моменте Президент поморщился – он все же предпочитал собак. Там был ее школьный аттестат (сплошь четверки, одна пятерка за физическую культуру и две тройки, нацарапанные, очевидно, поверх неудов – по химии и физике), отзывы преподавателей Консерватории и зачем-то несколько страниц с изображением виолончели. Их Президент перелистнул. Там была вся ее жизнь – и в каждое предложение Президент хотел вставить свою дрожащую руку, больную голову и пустое сердце. У нее, казалось, было все, она сама, казалось, была всем – маленькой девочкой, послушной дочерью, ученицей средней школы и одаренным музыкантом. Президент увидел ее всю целиком – с начала и до сегодняшнего дня. Последние страницы досье составляли адреса и телефоны. Президент читал их невнимательно, по диагонали – его глаза скользнули по цифрам, словам и буквам до имени виолончелистки. Президент захлопнул досье, лег в постель и закрыл глаза. Заснуть в ту ночь он так и не смог. В ту ночь Президент влюбился.

– А теперь как будто бы заснули. Может, у вас что-то случилось?

– Случилось.

– Что? Хотя не договаривайте – будет пошло.

Все звуки – птиц, ветра, голосов – сошлись в одной точке и бесконечно растянулись в Президенте. Так много звуков, что будто бы и ничего не слышно. Президент подумал о том, как год назад, всего какой-то год назад все звуки для него имели свои названия, следствия и причины, все он расставлял по категориям и полкам. В коробочке, от крышки до самого дна, был весь Президент до этого момента, на дне коробочки была надежда. Президент обернулся на виолончелистку. Она смотрела на него и хмурилась. Президент встал на одно колено перед ней (это у него вышло не сразу – на той неделе Президент споткнулся на лестнице в Кремле и с того времени хромал). Девушка нервно засмеялась:

– Может, мне уже милицию вызвать?

– Я хочу…

– Вам помочь встать? – Девушка поднялась со скамейки, но двинуться дальше не смогла.

– Хочу просить…

– Не договаривайте. Что за глупости? Зачем?

Президент холодно посмотрел в глаза виолончелистки и протянул ей коробочку.

– Я хочу просить о своей отставке.

Президент открыл коробочку – и из нее вылетело все, бывшее Президентом. На дне осталась одинокая бумажка; место, где нужно было подписать, было подчеркнуто. Парк захлопнулся над головой Президента, исчезла девушка, исчезли деревья, птицы и скамейки, пропали Ленинград, холод, «ночь крика», Карьеров и разговоры лицом к стеклу. Остался только Президент – на одном колене, с открытой коробочкой в руках.

Во второй раз он увиделся с девушкой практически сразу после прочтения досье – Карьеров устроил встречу в Кремле. Потом были рестораны, парки и кафе. Она влюбилась в него довольно скоро – примерно тогда же, когда он от нее начал уставать. Но все равно из разу в раз он соглашался на встречи и ждал их больше всего на свете. Не из-за нее он любил вылазки из кабинета, а из-за того, что с ней начиналась отдельная от кресла жизнь. Во время работы, на встречах, конференциях или перед очередным министром он уже не мог, как прежде, расставлять по полкам мысли. Все в его голове смешалось в сплошную непонятную черту, бежавшую из кабинета к молодой виолончелистке. Все чаще администрация смотрела на него недоуменно (правда, никто вслух ничего не говорил), пресса все острее про него писала. Президент перестал хитро улыбаться – и вместо этого начал смеяться. Увидев в первый раз смеющегося до икоты Президента, Карьеров вытер пот с лица и про себя начал читать заупокойную молитву. Но Президент этого всего, казалось, не замечал. В кабинете он думал о воле, а вырвавшись на волю старался не думать ни о чем. На воле он гулял, смеялся, свистел под нос тевтонскую эстраду. Так продолжалось несколько месяцев. Со временем, когда вокруг него начали появляться новые люди, все больше смотревшие не на него, а на его кресло, Президент понял, что жить жизнью прошлой, жизнью Джекилла без Хайда, он больше не может. И он решил избавиться от Президента, оставив только парк в Ленинграде. Но срок был и в парке. Точно такой же срок, что был у Президента раньше. Двадцать лет ровно до той минуты – и наверняка не меньше после.

– Oh, Mr. President! Look![28]

– Yes?[29]

– Your boy. Rozhev, if I’m not mistaken? And he is good! Really![30]

– Yes. He is one of the best[31].