Вначале будет тьма // Финал

На следующий день мы играли тот самый матч. Наша команда на последних минутах вытащила безнадежно, казалось, проигранную игру и прошла в следующий раунд «Кожаного мяча». А я увидел происходящее на поле, как будто наблюдал за игрой сверху. Присутствовавший на матче тренер, друг нашего Юрича, пригласил меня и Мишку попробоваться в юношеской команде из областного центра. На следующий день я пришел на озеро и играл со всеми в «картошку», как будто ничего и не было. Только мяч я принимал и отбивал не так, как учил Эльдар. С мячом не всегда надо быть нежным.

– С вашего позволения, я очень быстро, практически мгновенно попью водички. Выносливости не хватает никому. Вот и Евгений растратил все оставшиеся силы на этот рывок. Как жаль…

Эту команду, бьющуюся сегодня за золото, собрал я. Никто не верил в нее. Давно заметил, мы какие-то раскоряченные. Стоим одной ногой в России, радеем за процветание Родины, за ее успехи. А вторая нога у нас где-то в другом месте – в Европе, в Америке, в Израиле. И мы в любой момент готовы перенести центр тяжести на эту самую другую ногу. И не просто критиковать, а уехать к чертовой матери из страны. Которую даже прибалты не называют нормальной. Прибалты, Карл! Готовы считать за счастье жить на птичьих правах за границей. Лишь бы не видеть и не помнить ублюдков-чиновников, аппетиты которых давно перешагнули любые мыслимые пределы. Не иметь ничего общего с властью, в испуге за собственные теплые места давящую любое инакомыслие. Не ассоциировать себя – не поеду туда, там много русских отдыхает – с этим народом, который презирает даже собственное правительство. Хотя почему даже? Оно с удовольствием и вкусом это делает. Презирает. А вот первая нога, которая на Родине, она увязла в патриотизме, в памяти, в чем-то неуловимом. В минуты затишья кажется, что всё как у всех, что можем и сможем… Я в эту команду верю. Потому что сделал ее сам.

Эта команда из страны, где давно забыли даже мечтать о крупных победах, где никакая сила не могла взрастить чемпионов-футболистов среди бей-беги, вони прессы и неверия общества. Эти люди никогда не играли в финалах, никогда не сражались за по-настоящему престижные трофеи. Некоторых, как Рима Хализмутдинова, например, даже исключали из клубных команд за «несоответствие модели игры». Мы вопреки. Всегда вопреки. А сегодня вот все сошлось.

– Свистит Махно Боа. Вот и закончилось основное время этого драматичного по накалу и сюжету матча. Как же измотали команды друг друга! Еле-еле сейчас бредут соперники к кромке поля, чтобы послушать наставления тренеров. И попить водички! За пять минут, отведенные на перерыв, много сил не восстановишь, конечно, но это передышка. Передышка, до которой мы дотерпели, донесли нашу мечту до следующего рубежа. 3:3. Неплохой расклад. Играем.

Перерыв

Глава 32 Bus stop, dry day [32]

Москва. Финал

Перерыв начался со свистка. Услышав его, игроки сборной России разошлись по полю – разошлись так, как будто не было до того никакой игры и будто после перерыва тоже ничего больше не будет. Заяц подпрыгнул, пытаясь рукой достать до солнца, – свист застиг его, когда он начал сознавать, что скоро упадет. Не доходя до огненного шара, его ладонь пересеклась воображаемым пунктиром со взглядом Феева. Он сидел на поле и, касаясь языком зубов, представлял, что жует травинку – в действительности травинку жевал только Валик Рожев. На него привычно никто не смотрел. Роже жевание травы было не в новинку, и, кроме того, он уже начал серьезно думать над тем, чтобы травинку выплюнуть, – Валик предпочитал сладкое или соленое, но никак не вкус скошенной травы. Этот вкус, в свою очередь, был прекрасно знаком Остапченко, лежавшему на животе стрелой по направлению к воротам. Он мерял на глазок расстояние до правой штанги, чтобы потом, закрыв глаза, считать его вслепую. Мимо него вслух по слогам дистанции считал Роман Романыч Глыба – шагами исполина отмеряя вслед за метрами километры. Иван Давыдов набрал воздух, чтобы что-то простонать, Зимин пил воду профессиональными глотками, а Баламошкин глупо надул щеки и прищурил правый глаз. По головам, через бетон, сверкавший сваями на солнце, свист протянулся от края и до края поля сплошной фальцетной сеткой. А в центре, на пересечении слышимых звуков, стоял черный как уголек Нготомбо и насвистывал себе под нос «Марсельезу». Он шел к себе домой.

Выходя из стеклянных дверей аэропорта, Поль Нготомбо вызывал такси. Связь прервалась на словах из трубки: «Минута, братец! Уже…» Что «уже», Поль уже не смог расслышать – голос водителя задул сухой ляундский ветер.

Поль достал из кармана пачку «Беломора», вытянул папиросу и закурил. Он стоял, прислонившись к серому зданию аэропорта, и ни о чем не думал. Папироса показалась ему похожей на жухлую травинку, и он, не докурив, бросил бычок к бордюру. Подъехало такси.

– Куда?

– А?

– Везти куда, братец?

– Вези домой.