Вначале будет тьма // Финал

– Да роды трудные – там слезы, крики, кровь, – я больше люблю, братец, когда как дома. Тихо, мягко, хорошо…

– И у меня! Трудные и долгие.

Нготомбо откинулся на сиденье и закрыл глаза. В его глазах рябили футбольные мячи, футбольные поля, футболки и фанаты. Водитель с удивлением заметил, что уши Поля Нготомбо начинают медленно ползти наверх – как два маленьких червячка ползут к травинке. Таксист затаил дыхание и не дышал до тех пор, пока червячки не опустились. Одновременно с этим Поль Нготомбо приоткрыл глаза. Вдали что-то щелкал и трещал скворец, сквозь приоткрытое окно дул жаркий ветер.

– Поль.

– Ай?

– А можно по чесноку?

– Можно даже по редьке! – Нготомбо проглотил смешок и снова стал серьезным.

– Ну вот. Ты же врешь, братец, а?

– Вру?

– Ну врешь. Притворяешься. – Таксист снова поправил зеркало и пристально посмотрел в глаза Нготомбо. – Во-первых. Ты же так не говоришь.

– Как это «так»?

– Хорошо не говоришь. Ты же, братец, всегда коверкаешь все.

– Поворот!

Такси проехало поворот к Ляунде, случайно завернув на широкую дорогу. Нготомбо всмотрелся в указатели – та дорога вела намного дальше, в город Моруа. До разворота водитель с Полем ехали молча, каждый думая о своем. Когда такси наконец снова выехало на правильную дорогу, солнце уже было в зените. Водитель чихнул, чавкнул и проговорил:

– Это-то ладно, братец, это, в общем-то, во-первых. А во-вторых, ты тут вообще что?

– Что?

– Что-что! Ты же в футбол этот свой гонять должен. Ну я не то что бы… Не профи! Отдыхать тоже надо, мы это понимаем, прекрасно даже понимаем, братец! Но не прямо же… Я же не могу сейчас прямо выйти из такси, руки в боки, – таксист надул губы, – извиняем-с, выходной! Да хрен тебе, а не выходной! Дадут под жопу, и гуляй как знаешь! А у тебя футбол…

– Я бросил футбол.

– Как? Прям совсем?

– Совсем. Прям.

Морщинки в зеркале опустились, водитель хлюпнул носом.

– А почему?

– Ну как почему? – уши Нготомбо задергались вверх-вниз. – Как? Не понимаешь, правда? Все у меня футболом было! Все!

– Тише, братец, тише! Хошь, радиолу врублю, чтобы спокойнее?

– Нет.

– Ну и что тут! Ты лучше по-человечески расскажи.

Поль закрыл глаза и мысленно сосчитал до десяти. Восьмерку Нготомбо пропустил.

– Решил бросить просто. Нечего тут. Сусолить.

– Семья, шоль?

– Семья.

– Ну ясен пень, семья. А вот слушай, братец, мне только еще одно узнать. А что семья?

– Как что? С ней надо быть. Вместе.

– А ты то есть не с ней?

– Не с ней.

– Ай-ай! А еще интересно, – водитель набрал слюну и хотел было ее выплюнуть за окно, но передумал. – Чего, вместе нельзя?

– В смысле?

– Ну как. Чтобы футбольчик твой и семья. Дочки, то есть, с женой.

– Ты что, дурак, что ли? Не понимаешь? Я всю жизнь, – Нготомбо стукнул переднее сиденье, – в футбольчик играл! А теперь что? Семья, революция, а я в России? Я-то, – Нготомбо скривил подобие улыбки, – братец, где? Я с семьей должен быть! А я далеко. Играюсь! Все, финал, правда финал! Я завязал. Это конец футбола, нет больше Полья, только я есть! Нготомбо! Финал футболу! Финал! Ничего не оставлю, все изменится, все поменяю! Только семья будет! Только семья!

Машина тряслась по дороге в город. Мимо все реже пролетали деревья, земля, грязь – и все чаще появлялись очертания хибар. Вдруг вдалеке, на самом въезде в город стал виден золотистый силуэт. Водитель сбавил скорость и приложил руку козырьком к глазам. Нготомбо тоже замолчал и вгляделся. Чем ближе подъезжало желтенькое такси к силуэту, тем отчетливее становились видны шерсть, лапы, грива и узкие, рыжеватые глаза. Уши Нготомбо поднялись, таксист сглотнул слюну, и они одновременно шепотом проговорили:

– Лев!

Такси подъехало к обочине и остановилось. Нготомбо вжался в кресло. Водитель обернулся к нему и, облокотившись на соседнее кресло, сказал:

– Влипли мы, братец.

– Пристрелим?

– Ты что! – Таксист перекрестился. – Прости тебя господи! Переждем просто! К вечеру, дай бог, уйдет, ничего.

– Мне домой надо.

– Подождут там тебя, не боись. Тут – причина! – Таксист показал на льва.

– Да уж.

– Да!

Поль вытащил из кармана «Беломор» и протянул папиросу водителю. Тот отказался. Поль покрутил ручку под стеклом и закурил. Он закрыл глаза. Мячи в голове поредели, и сквозь них стало видно жену и двух маленьких дочек – Адед и Айну. Нготомбо улыбнулся.

– Братец, раз стоим.

– Ай?

– Рассказать хочется. Я ж это, с войны. Ну, революсия ты говоришь – вот это вот. Вроде и не поменялось ничего, а я прямо бился, в общем-то, правда. И это. Ногу. – Таксист постучал по левой заляпанной штанине. Стук отдался в ушах Нготомбо глухим деревом. – Я тогда тоже думал, как ты там сказал, финал! С женой общаться, то есть, совсем перестал, дети лезут-лезут-лезут, а я такой: «Нет! Не трогать ветерана!» И грущу. А потом нашел как-то объявление, ну, в газете то есть, и там слово за слово. И вот – вожу. Водить, оказывается, и так можно, братец, и даже, то есть, как лучше будто без ноги. То есть с деревянной, – поправился таксист. – Слушать так лучше. И с семьей теперь все хорошо. Вот, подарочки могу детям дарить, Ифе, может, уйдет наконец с этого своего. Ну, неважно…