Вне игры

Несколько минут я сижу на постели, ожидая, когда успокоится дыхание и замедлится участившийся пульс. Потом, откинув одеяло и сунув ноги в тапочки, спускаюсь на первый этаж. На кухне включаю чайник, ставлю на стол любимую кружку, нахожу в шкафчике какой-то успокоительный сбор, который давным-давно принесла Светлана. Сто лет не пила ничего подобного…

– Ты чего не спишь? – От неожиданности я подпрыгиваю на месте. Сердце уходит в пятки. Чайный пакетик падает из моих рук.

– Пап! Ты напугал меня, – говорю с нервным смешком, опускаясь на корточки, чтобы поднять пакетик. – Нельзя так подкрадываться.

– Извини, я вроде бы не подкрадывался, это ты задумалась. – Отец внимательно изучает мое лицо. – Что случилось?

– Ничего, – лгу я, не желая его беспокоить. – Просто не спится.

– Я думал, ты давно избавилась от бессонницы.

– Со всеми бывает, – подчеркнуто-беспечно пожимаю плечами и отворачиваюсь к закипевшему чайнику, чтобы скрыться от изучающего взгляда отца. Я чувствую, что он мне не верит: из меня всегда была паршивая лгунья.

– Как дела в университете?

– Все хорошо, пап. Скоро сессия. Чай будешь?

– Нет, Рит, чай не буду, – отвечает отец, подходя ближе. – Как у Любимова дела?

– У Н-Никиты? – повторяю я, вспотевшей ладонью беря за ручку чайник.

– Ну вряд ли я спрашиваю у тебя про Сергея Васильевича.

Напоминание о Никите заставляет мое сердце болезненно сжаться. Мы не общались два дня. Когда я уходила от него тем вечером, думала, что все делаю правильно. Спасаюсь. Сохраняю свою гордость. Теперь же мне кажется, что я совершила самую большую ошибку в жизни… Но я просто не была готова к тому, что он знает. Было глупо полагать, что мое прошлое навечно останется для него секретом, но я так надеялась, что его неведение продлится чуточку дольше, чтобы у меня было время рассказать ему самой.

– Нормально все, – заставляю себя улыбнуться. Отцу совсем не обязательно знать обо всем этом.

– А не приезжает почему?

– А ты следишь? – опешив, выдаю я.

– Не слежу, а замечаю, – поправляет отец. – То проходу тебе не дает, то пропадает на несколько дней.

– У меня были дела… И у Никиты тоже.

– И какие же у тебя были дела в последние два дня? Сидеть перед телевизором весь вечер и есть чипсы? – Отец по привычке не ходит вокруг да около, излагая голые факты.

– Пап!

– Что, Маргарита? – строго говорит отец, с глухим стуком опуская ладонь на мраморную столешницу. – Я говорил Любимову, что уши ему оторву, если тебя обидит. Пора?

– Он меня не обидел! Мы просто… – я тяжело вздыхаю, – не сошлись во мнениях.

– Так вот как это теперь называется, – ворчит отец. – Вот и потолкую с ним о мнениях.

– Пап, ты же шутишь, да? – спрашиваю в панике, нервно смеясь. – Не трогай, пожалуйста, Никиту. У нас все нормально. Ты знаешь меня – мне нелегко так сразу нырнуть в отношения. Мне нужна свобода. Но завтра… то есть уже сегодня я иду на обед к нему домой.

– На обед, говоришь? – Отец сканирует мое лицо, очевидно, рассчитывая поймать на лжи.

Я уверенно киваю. Мне это дается легко, потому что технически я не лгу. Никита действительно приглашал меня на обед. Не важно, что это было два дня назад и с тех пор мы не обмолвились друг с другом даже словом…

– А у тебя как дела, пап? – спрашиваю я, чтобы сменить тему, заливая кипятком пакетик с травяным чаем в кружке. – Мы после твоей поездки толком и не виделись.

– За меня не беспокойся, Рита. Все хорошо у меня, – отмахивается отец.

– И у меня хорошо, – улыбаюсь я, подходя к папе и обнимая его за плечи. – Правда. Не волнуйся.

Поцеловав его в колючую щеку, забираю чашку с чаем и торопливо поднимаюсь в свою комнату, чтобы папа снова не завел разговор о Любимове. Думать о нем слишком больно, но говорить о нем… На это у меня просто не хватит выдержки.

В спальне, пощелкав пультом, нахожу киноканал с серией «Друзей» и, устроившись поудобнее на постели, тупо сижу, пока первые лучи солнца не окрашивают небо за окном в сизый цвет.

Глава 25 Никита

– Как думаешь, Рите больше понравится рыба или мясо?

Я поднимаю взгляд от тарелки, потому что мозг из вялой беседы за столом вычленяет одно-единственное слово, на которое у меня рефлекс, – это имя Рита. Все остальное как белый шум. Я вообще не слежу, что родители и брат так живо обсуждают за субботним завтраком.

– Ты что-то мне сказала? – уточняю, обращаясь к маме.

– Спрашивала, какие у Риты предпочтения в еде, – повторяет она. – Ты же помнишь, что мы ждем ее на обед?

Помню ли я? Сука, разумеется. Но я вовсе не уверен, что после двух дней тишины я могу сунуться с напоминанием об этом. Воскресенская, скорее всего, не желает иметь со мной ничего общего, и я даже ее не виню: в последнюю нашу встречу я вел себя как осел.

– Она ест и то и другое. Никаких особых предпочтений я не заметил. Разве что она отовсюду просит убрать лук, – говорю угрюмо.

– Без лука, записываю, – смеется мама, явно воодушевленная предстоящей встречей. А я даже не знаю, согласится ли прийти Рита…

– Спасибо за завтрак. – Я поднимаюсь с места и убираю за собой грязную посуду. – Насчет Риты, мам… Я с ней поговорю и тебе скажу.