Вне зоны доступа

– О боже мой, нет! – сказала она. – Как правило, даже меньше. Но люди без телефонов, они приходят сюда, смотрят в меню, когда садятся. Они заказывают напитки, когда подходишь к ним, чтобы попросить их заказать напитки. Они задают вам вопросы о том, что стоит попробовать. Они замечают вас, когда вы возвращаетесь к столу, и говорят спасибо, когда вы наливаете им напитки. Они не слишком заняты, оставляя отзыв на Yelp о еде, которую они только что съели, чтобы оплатить счет в разумные сроки.

– Значит, те, кто сидят с телефонами, делают все медленнее?

– Да, и когда они отрываются от своих телефонов, у них нет чувства времени. Так что они будут говорить: «Где моя официантка? Я ее уже полчаса не видел!», а на самом деле я была там десять минут назад, и они даже не заметили меня. Они находятся в режиме немедленного удовлетворения, и это происходит даже тогда, когда они взаимодействуют с реальными людьми. Кроме того, это просто удручает, когда четыре человека приходят вместе поесть, но не разговаривают друг с другом. Я знаю, что это нормально, но это заставляет меня чувствовать себя старой чудачкой.

– Не переживайте. Вы просто умеете делать свою работу, – сказала я с улыбкой. Но чувствовала я себя ужасно. Я узнала себя в этом описании так же ясно, как если бы она сделала полицейский фоторобот. Мы с Такером делали то же самое: телефоны оставались убранными на пять минут. Но потом в разговоре возникал какой-нибудь вопрос, который нам приходилось гуглить, и тогда он видел, что у него было пять сообщений, а я доставала телефон, ожидая его, и видела восемь новых комментариев. А потом мы оба говорили: «Давай просто займемся делом», а потом официант подходил и спрашивал нас, готовы ли мы сделать заказ, а мы даже не открывали меню.

С этого момента телефоны лежали на столе лицевой стороной вверх. И если мы видели уведомление, они манили нас узнать, что произошло. Это была ночь свидания с Такером.

Теперь я понимала, что это невероятно печально.

– В любом случае, – продолжила официантка, отрывая меня от моих мыслей, – официальный ответ таков: нам нравится, когда наши посетители постят о нас. Так что делайте столько снимков, сколько хотите. Я имею в виду, если вы когда-нибудь купите новый телефон.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Но, возможно, я не захочу этого делать.

– Я бы очень хотела выбросить свой, – призналась она. – Хочешь еще пива?

Я действительно хотела еще одно. Я уже и забыла, каким ароматным и утоляющим жажду может быть хорошее американское пиво. Кого волнует, как оно будет смотреться на фото? Кого волнует, что подумают подписчики?

На этот раз не меня. Думаю, так будет и дальше.

Пейдж

Менее чем в трех кварталах от дорогого центра города Копперидж, на дороге между больницей и гостиницей находилась причудливая народная кофейня под названием «Сонный медведь», расположенная в старом кирпичном здании с банком и рестораном по обе стороны. На вывеске, висящей над входом, был изображен дремлющий медведь, вдыхающий аромат идеально налитого латте. Интересно, Джессика любит медведей или латте? Это могло бы стать нейтральной темой для разговора во время моего следующего визита. Я сделала снимок с помощью своего телефона.

Внутри «Сонного медведя» были жестяные потолки и открытые кирпичные стены, на которых беспорядочно развешаны картины маслом в витиеватых рамах. На одной стороне комнаты стоял старый камин из резного дерева и множество маленьких разномастных столов и стульев, окруженных коротким побеленным деревянным забором, как будто посетители – ягнята на пастбище. По другую сторону забора находилась стойка обслуживания, витрина с выпечкой и черная доска со списком сэндвичей, имеющих имена людей. Я заказала «Рика» и латте без кофеина и села за круглый столик на двоих рядом с разъемом для зарядки ноутбука.

Затем, так как это стало моей новой привычкой, я открыла Pictey и просмотрела ленту Мии. Никаких изменений. Должно быть, она действительно имела это в виду, когда сказала, что уходит в офлайн. Но количество комментариев увеличивается, с ней или без нее. Я развернула их и увидела, что ее подписчики по-настоящему забеспокоились. Чем дольше она молчит, тем больше людей, кажется, ведут себя так, как будто ее жизнь принадлежит им. И, может быть, тролли почуяли слабость, потому что они, кажется, стали все смелее, как тараканы в обреченной квартире. Я не могла убрать их комментарии отсюда – мой рабочий ноутбук все еще был в гостинице, – так что мне пришлось просто смотреть на их комментарии во всей их жалкой мерзости.

Я начала жалеть, что не могу связаться с этой женщиной и сообщить ей, что ее канал спускается в унитаз. Pictey шифрует электронные письма и настоящие имена, и на то есть веская причина, но я думаю, что она хотела бы знать. То, что она этого не делала, меня очень озадачило. После многих лет тщательного совершенствования своего онлайн-статуса, она вот так позволяет всему этому развалиться? Что, если с ней действительно что-то не так? Что, если никто этого не заметил?