Вне зоны доступа

– Не совсем так. Я рассказывала это так много раз, что это стало нашей семейной историей. Но на самом деле это была моя асатома – моя нереальность, мое заблуждение, моя фальшь, – перевела она. Мама так же хорошо разбираясь в санскрите, как и во всем остальном, что ее интересовало. – Правда в том, что я знала, что у нас с папой ничего не получится, и он тоже знал это задолго до твоего появления. Но в то же время я была такой счастливой, какой никогда больше не была в своей жизни. То, что я стала матерью Энди, изменило меня как личность. Каждый день он заставлял меня улыбаться, давал мне цель и придавал смысл моей жизни. Дети – это тяжело, и твой отец не очень-то помогал, но Энди был невероятным малышом.

Я улыбнулась. Меня это не удивило. Энди не был идеальным, но он был идеальным старшим братом для меня. Он не позволял маме появляться на школьных праздниках в своих пончо и юбках-метлах и упаковывать обед с яйцами вкрутую, которые воняли в моем шкафчике в течение нескольких дней. Он был тем, кто взял меня за руку за неделю до того, как я пошла в среднюю школу, и помог мне понять, что надеть, как найти свою компанию, помог избавиться от моего рюкзака с плюшевой пандой и моих бантов цвета розовой жевательной резинки, не выбрасывая вещи, которые действительно делали меня той, кем я была. Он брал меня с собой на пробежки по пересеченной местности, подмигивал моим новым друзьям в коридоре и заставлял меня чувствовать себя самой крутой девушкой в мире, когда покупал мне контрабандный «Маунтин Дью» после школы.

На самом деле, теперь, когда я вспомнила об этом, я поняла, что Азалии со временем понадобится ее собственный Энди.

Мама продолжила.

– На самом деле материнство сделало меня такой счастливой, что я решила спросить твоего отца, можем ли мы завести еще одного ребенка, прежде чем наши пути разойдутся. Я знала, что буду сама по себе, но я знала и то, что всем сердцем хочу еще одного ребенка. Поэтому ты появилась не случайно. Это был последний подарок твоего отца мне перед тем, как мы расстались.

У меня отвисла челюсть.

– Ты шутишь. Я не была случайностью?

– Ничуть.

– Ну… Но папа же не хотел меня! – возразила я. Это факт, с которым я привыкла жить в чем-то вроде зоны комфорта, как с родинкой на животе, которая трется о пояс только одной пары брюк.

– Эх. Я хотела тебя так сильно, что хватило бы на двоих, – сказала мама. – Но в то время специально заводить ребенка будучи одинокой считалось не только неразумным поступком, но и безответственным. Поэтому я придумала историю, которая звучала бы более разумно. И со временем это и правда стало моей историей.

Слова Энди всплыли у меня в памяти.

– Энди всегда говорил, что «разум» сильно переоценен.

Мама взглянула на небо.

– Видишь, Энди? Она слушала тебя и только тебя. А меня никогда.

– Я слушала тебя. Иногда в ущерб своей самооценке, – добавила я с нежной улыбкой.

– Но иногда нет, – непримиримо ответила мама. И это была правда, я не напрашивалась на извинения. Кроме того, это правда, что в нашей маленькой семье я чаще всего прислушивалась к словам брата. С его уходом я не всегда знала, как нам с мамой принимать друг друга. Наверное, поэтому мы так много времени проводили порознь.

– В конце концов, – заключила она, и я слушала ее, и слушала очень внимательно, – я сказала твоему брату правду, когда он учился в колледже. Я сказала ему, что наша семья такая, какой она должна была быть, без всяких случайностей. Я рассказала ему свою историю – свою реальность. И когда мы были в походе, и всплыло его имя, и я заметила выражение на твоем лице, о-нет-она-снова-заплачет, я поняла, что почему-то никогда не рассказывала тебе об этом, даже спустя столько времени. Я позволила тебе продолжать думать, что Энди чем-то отличался от тебя, что ваши истории были разными. – Мама взяла меня за руку. – Миа, единственная разница между вами двумя в том, что он родился в облаках, а ты родилась на земле, и он вернулся в облака, а ты все еще здесь, со мной.

Я посмотрела ей в глаза, а затем удивленно прикоснулась к своему лицу. Как будто слезы, которые я чувствовала в своих глазах, текли по ее лицу, капая с подбородка.

Иногда, когда я была одна, совершенно одна, мой телефон молчал, а в квартире было темно, я притворялась, что живу в мире, где Энди и Майк все еще были со мной. Я притворялась, что Майк лежит в постели у моих ног, положив подбородок мне на колени, а Энди звонит мне по телефону, чтобы поговорить о каком-нибудь славном парне, которого он только что встретил, или о придурке, с которым ему приходится иметь дело в офисе. Мне нравилось представлять, что эти две души знают друг друга сейчас, на том свете, что они заботятся друг о друге и иногда сплетничают обо мне.

– Я всегда чувствовала… – призналась я ей, удивляясь, почему я не сказала этого раньше, а затем поняла, что до сих пор мне никогда не приходилось этого делать. – Я почувствовала, что когда Энди умер, что-то наших отношениях тоже умерло. Он был тем, кто держал нас всех вместе.

Она кивнула.