Внеклассные чтения

На ней самой – лишь юбка, чулки и бюстгальтер. Даже очки отложены в сторону.

Через непреодолимую стену юношеского смущения ты чувствуешь на себе взгляд её холодных глаз.

Обычно холодных, но не сейчас…

Ты слышишь её тихое сбитое дыхание.

Как после пробежки.

Ты ощущаешь правой ногой частое биение её сердце.

Как после финиша.

Нина Васильевна лежит у твоих ног, гладит тебя по обнажённому бедру и смотрит тебе в затылок. А ты, пятнадцатилетний салага, лежишь в позе эмбриона. Твои руки зажаты меж ног. Расширенные глаза пялятся на дверцу коричневого шифоньера в метре от кровати.

Твои ладони между ног… Под ними отчётливо ощущается что-то липкое…

– Стебунов, – произносит Нина Васильевна… Произносит почти шёпотом. Так тихо и медленно, словно боясь спугнуть какого-то маленького зверька.

И где-то на периферии сознания ты замечаешь, что её голос теряет былую властность. Он немного дрожит. Еле заметно.

Её рука нежно гладит тебя по бедру и слегка заползает на живот под твоими руками.

– Стебунов, – произносит Нина Васильевна, глядя тебе в затылок, – читайте Байрона…

* * *

После уроков идёшь домой. Ешь, что приготовила мать предыдущим вечером.

Холодные котлеты, застывшие в жиру чебуреки или гороховый суп с сухарями.

И потом ложишься спать. Около трёх часов дня.

По идее, тебе надо выполнять домашние задания к завтрашнему дню, но ты не можешь. Каждый божий день к окончанию последнего урока твоя голова начинает болеть. Причём, сильно.

То ли нехватка какого витамина, то ли минерала в твоём юношеском организме, но всего пять часов за школьной партой, и твоя голова раскалывается, как переспевший арбуз.

Твою головную боль можно определить даже по лицу: кожа под глазами у тебя темнеет, а иногда настолько, что это можно принять за синяк. Мать уже научилась по этому признаку определять твоё самочувствие – видит ввалившиеся глаза с потемневшими мешками и сразу спрашивает про голову.

И так каждый день.

Приходишь домой, ешь, выпиваешь уже привычную дозу аспирина и заваливаешься спать. После сна хотя бы в час, а лучше, два, боль, как правило, улетучивается.

Просыпаешься. На часах уже почти пять вечера. Примерно через полчаса с работы придёт отец – токарь на Уральском Заводе Тяжёлого Машиностроения.

Серый, как его дюраль.

Но только без благородного отблеска свежей шлифовки. Просто серый.

Худенький, щупленький, как цыплёнок табака. Максимум, о чём он может говорить дома, это его работа. Вернее, его рабочий коллектив.

Тот опять без спроса взял у него сигарету. Тот попросил принести тяжёлую деталь и не сказал спасибо…

Он вечно плачется, твой отец.

Иногда бывает, ты смотришь на него, и тебе отчётливо видится, как его били в поселковой школе. Били много. Без продыха.

Топтали его очки в пыли и плевали на темечко. А он лишь стоял на коленях и со слезами на глазах размазывал сопли по раскрасневшемуся лицу.

Чтобы не быть застигнутым врасплох расспросами отца, быстро встаёшь, умываешь лицо под краном, обуваешься и выходишь из дома. Сейчас тебе опять надо идти к школе. А потом за Ниной Васильевной опять плестись до её дома, где…

К себе домой ты вернёшься только часа через четыре или даже пять. Войдёшь, ответишь на вопрос матери "Где был?" – «Гулял» и почти сразу снова завалишься спать, ощущая себя уставшим и униженным. Оскорблённым и оплёванным.

И после первого такого раза твоя жизнь понеслась примерно по следующему сценарию:

Утром в школу. После уроков – быстро домой.

Ешь: бутерброды и сладкий чай.

Спишь два часа. Возвращаешься к школе, встречаешь Нину Васильевну…

Она надувает одну из тех резинок, которые ты поначалу принял за большие аскорбинки. Проверяет их на герметичность… Так каждый раз. В те времена производству доверять не приходилось. Пахнет резиной.

Поздно вечером приходишь домой. Ложишься спать…

Утром в школу. После уроков – быстро домой.

Ешь: вчерашний борщ и сладкий чай.

Спишь полтора часа. Возвращаешься к школе…

Одна «аскорбинка» пропускает воздух. Нина Васильевна достаёт вторую и надувает…

Пахнет резиной.

Поздно вечером приходишь домой. Ложишься спать…

Утром в школу и так далее…

Ты не ходишь в секцию самбо.

Ты не ходишь к репетитору по алгебре.

Ты не берёшь частных уроков игры на скрипке.

Но всё-таки распорядок твоего дня можно назвать сумасшедшим.

Для флегматичного девятиклассника он именно сумасшедший. Иначе не скажешь.

Уж лучше бы ты отрабатывал бросок через бедро. Уж лучше бы ты зубрил формулы. Уж лучше бы ты разучивал какое-нибудь малое арпеджио.

А так ты просто ежедневно ходишь туда, где тебя насилуют. Просто и незамысловато.

Ты ходишь к Нине Васильевне так часто, что она даже даёт тебе ключи от своей квартиры. Она иногда не всегда успевает вовремя и говорит тебе, чтобы ты сразу шёл к ней домой и был там во столько-то.

Приходишь к ней домой и в одиночестве бродишь по квартире и неуверенно её осматриваешь. Ты настолько робок, что даже не осмеливаешься заглянуть в трельяж. Ты не осмеливаешься рыться в её платяном шкафу. Любой другой подросток на твоём месте уже давно бы всё исшарил. Но только не ты.