Внеклассные чтения

Она родилась слишком рано, ты – родился слишком не в той семье…

Ваши представления о мире так безнадёжно устарели и изобилуют столь огромными пробелами, что совсем уже не отражают действительности.

Вы, как два яблока, упавшие с обоза и теперь валяющиеся в дорожной пыли.

Ваша старушка-физичка дрочит перед всем классом эбонитовую палочку и не понимает, почему все кругом смеются.

Пока все кругом пошло ухохатываются, ты смотришь на одну из парт у окон. На Машу Брауберг. И ты видишь, что она тоже смеётся. Над этим чёртовым представлением она ухохатывается вместе со всем остальным классом.

Ты смотришь на неё, и что-то обрывается у тебя внутри. Её лучезарная улыбка и искренний смех… Они всё испортили.

Она не должна была смеяться в этот момент. Ни в коем случае не должна была.

Эта четырнадцатилетняя девочка не должны была знать, что такое «дрочить». Но она знает. Искренний смех выдаёт её.

Он выдаёт весь класс. Всю эту свору четырнадцати и пятнадцатилетних салаг.

Один лишь ты, наверное, узнал, что значит это слово на практике всего месяц назад. Благодаря Нине Васильевне Силантьевой, твоей учительницы литературы и русского языка.

Смотришь на смеющуюся Машу Брауберг и ощущаешь сильное разочарование. Ты чувствуешь себя обманутым. Твои ожидания не оправдались.

Опять смотришь в сторону доски: старушка всё ещё трёт свою палочку чуть ли не под общий гвалт аплодисментов.

Но вот оплёванным ты ощущаешь почему-то именно себя.

После урока классная руководительница подзывает тебя и спрашивает, почему родители не спешат в школу? Ты врёшь, что они пока не могут. Врёшь, что они пока очень заняты.

Ты добавляешь, что на следующей неделе все свои оценки исправишь.

Ты говоришь это, а сам уже примерно представляешь, как будешь осуществлять план повышения собственной успеваемости.

Этот план созрел, когда ты в очередной раз залезаешь в кухонный шкаф в поисках аспирина. Роешься в ворохе всяких – амов, – инов и – онов, и тут возникает этот план.

План сложный, но возможный.

6

В тот памятный вечер всё проходит примерно по задуманному сценарию.

После распития чая Нина Васильевна опрокидывает в себя положенную рюмку водки из заветной бутылки на дверце холодильника. Потом вы оба идёте в комнату, где она опять стягивает с тебя одежду, укладывает на кровать, ласкает твои гениталии руками и губами. Затем вы оба берёте по презервативу и надуваете, проверяя герметичность. Другого метода в те времена не было.

Оказалось, что презервативы армавирского производства частенько бывали с непредусмотренной заводской перфорацией.

Впрочем, баковские были ничуть не лучше.

Кстати, ты уже всё знаешь о том, откуда берутся дети. Ты знаешь, что такое сперматозоиды и эякуляция.

Близкое общение с Ниной Васильевной сподвигло тебя сходить в библиотеку и почитать некоторые параграфы учебника биологии для старших классов.

Следовательно, ты уже догадываешься и о том, зачем нужны презервативы

Когда вы оба всё же находите искомое, Нина Васильевна садится на тебя сверху.

Она совершает на тебе плавные приседания и при этом декламирует Северянина. Она почти шепчет с закрытыми глазами:

Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж… Немножко сбивается, переводит дыхание и продолжает:

Королева играла – в башне замка – Шопена, И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Нина Васильевна в полуприсяде плавно двигается над тобой, а ты просто лежишь на спине и смотришь в потолок с пожелтевшей известью.

Она читает:

Было все очень просто, было все очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.

Всё это тебя уже нисколько не шокирует. Всё это тебе уже привычно.

Если бы ты тогда уже умел курить, то вполне мог бы в этот самый момент лежать и курить «Приму», глядя на потолок и размышляя.

Нина Васильевна поднимается и опускается на тебе и читает свои стихи, а ты смотришь в потолок и думаешь…

Она читает:

А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа… Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа.

Нина Васильевна слезает с тебя и ложится рядом на спину. Она приобнимает тебя и тянет к себе. Она призывает тебя лечь на неё сверху.

Ты повинуешься всем её жестам и раскорячиваешься над ней. Ощущаешь, как она сама вставляет что и куда нужно, и начинаешь двигаться.

– Данте, – говорит она тебе, тяжело дыша.

И ты принимаешься сопровождать свои телодвижения строками из "Божественной комедии". Сбивчиво, неровно…

Но в таких обстоятельствах и Цицерон бы плохо справлялся.