Делаешь паузу. Переставляешь руки, чтобы удобнее было упираться в кровать.
Всё это действо продолжается ещё минут пятнадцать – со сменой позиций и с переходами с Данте на Байрона, и с Есенина на Северянина…
Вы читаете по очереди. Сначала она, потом ты. Потом она, потом опять ты.
Те давние весенние уроки литературы, они пошли тебе на пользу. Объективно пошли.
Ты хоть более-менее научился говорить.
И немного даже двигаться.
Вы оба уже просто лежите рядом. Нина Васильевна смотрит в потолок. Ты, скрестив ладони на своих гениталиях и уткнувшись подбородком в собственную же левую ключицу, пустыми глазами пялишься на край кровати.
Тогда-то и наступает нужный момент.
Она, голая, поднимается и, ничем не прикрываясь, выходит из комнаты.
Слышится хлопок закрывшейся в ванной двери и клацанье щеколды.
Ты напрягаешься. Ты слышишь звук льющейся в душе воды.
И вот тогда ты, дрожа от страха, выбираешься из постели и на цыпочках подходишь к своей болоньевой куртке, висящей в прихожей. Ты протягиваешь к ней руки, а твоё сердце долбится в сумасшедшем ритме.
Дверь в ванную всего в метре от тебя. Оттуда доносится шум льющейся воды.
Запускаешь руку в правый карман. На лбу выступает мелкая испарина.
В правом кармане пусто. Значит, в левом.
Суёшь руку в левый карман – вот оно.
Сердце всё набирает обороты. Ты потеешь сильнее, чем десять минут назад в самый разгар постельных действий.
Вынимаешь из кармана и подносишь к глазам продолговатую упаковку из картона.
"Ноксирон" написано на ней.
Снотворное, которое ты тайком выудил из закромов своей матери. Уйма белых таблеток.
Ты затаиваешь дыхание и украдкой шагаешь на кухню – прямо мимо двери в ванную.
Под твоими ногами не скрипящий ссохшийся паркет, а протёртый до взлохмаченных дыр линолеум. Он уложен прямо поверх бетона. Так что никакого скрипа половиц.
На кухне подходишь к раковине. Холодная испарина блестит на твоём прыщавом лбу.
Подставляешь под тихую струю холодной воды фарфоровый стакан с тёмно-зелёными узорами.
Ты закрываешь кран, держишь стакан с водой в дрожащей руке и прислушиваешься: вода в душе всё шумит.
Затем ты второпях распечатываешь упаковку ноксирона и выдавливаешь из блистера две таблетки. Бросаешь их в стакан с водой.
Ты не знаешь, сколько таблеток пьёт твоя мать в дни бессонницы. Да и аннотацию из упаковки она уже, видать, выбросила. Там пусто – только два блистера, один из которых уже наполовину пуст.
Тогда ты для надёжности дрожащими руками выдавливаешь ещё две таблетки и бросаешь в стакан.
Вода в душе всё шумит, но и твоё сердце тоже по-прежнему бешено долбится.
Ты стоишь абсолютно голый на кухне у разделочного столика, смотришь в стакан с водой, и тебя вдруг охватывает ещё большее беспокойство.
Четыре белые таблетки спокойно лежат на дне стакана. Через прозрачную воду видно, как они просто лежат.
Они не растворяются.
Совсем.
В тот момент твои юношеские виски вполне могли стать седыми.
Судорожно соображая, хватаешь чайную ложку со стола и принимаешься толочь злосчастные таблетки на дне стакана.
Давишь таблетки ложкой, но видишь, что образующийся порошок всё так же спокойно лежит на дне стакана.
Ты прекращаешь своё занятие и замираешь с открытым ртом. Твои расширенные глаза пялятся на стакан.
Сердце долбит, как сумасшедшее. Бешеной дробью.
В этот момент твоя макушка и брови тоже вполне могли стать седыми.
Но вдруг ты вспоминаешь… В одно мгновение… Неожиданно, как гром среди ясного неба.
Вспоминаешь уроки химии и вашего молодого преподавателя – практиканта педагогического ВУЗа.
Ты прямо видишь движения его губ и отчётливо слышишь слова:
Ты мигом отворяешь дверцу холодильника и вынимаешь оттуда початую бутыль водки. В ней ещё остаётся половина.
На мгновение замираешь с выпученными глазами, пересохшей глоткой и колошматящим сердцем. Кровь долбит по барабанным перепонкам.
Слышишь, как с батареи в ванной стягивается махровое полотенце.