Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

Ответ на вопрос, почему осуждение Пастернака не было развернуто еще в 1946 году, сразу после упоминания его в резолюции Союза писателей, был предложен в статье Магнуса Юнггрена и Лазаря Флейшмана. Отложенную кампанию они связали с тем, что 9 января 1946 года Борис Пастернак был выдвинут на Нобелевскую премию по литературе. В самих обстоятельствах этого выдвижения — Пастернака выдвигал оксфордский профессор С. М. Баура — уже разыгрывалось соперничество двух литературных иерархий, но еще нагляднее это проявилось в реакции советской стороны. В советской печати о выдвижении Пастернака не сообщали, зато в октябре 1946 года в «Литературной газете» была опубликована статья «М. Шолохов — кандидат на Нобелевскую премию», в которой утверждалось, что «за последние годы на Нобелевскую премию не раз выдвигалась кандидатура Шолохова, которого хорошо знают и любят в Швеции»438. Основанием для этого утверждения в действительности служили не номинации, а статьи шведского поэта Эрика Бломберга, опубликованные в одной коммунистической газете, где он, в частности, утверждал, что считает Шолохова достойным нобелевской награды439. Сообщение в «Литературной газете» превращало это случайное утверждение в свидетельство того, что советская иерархия литературы актуальна не только в СССР и обладает поддержкой за его пределами. Выдвижение на Нобелевскую премию не спасло Пастернака от критики, но отсрочило ее — лауреаты были объявлены 10 декабря, и до этого времени подвешенное состояние Пастернака и его неочевидный международный статус делали публичное осуждение писателя нежелательным. В то же время само внимание к его фигуре и готовность предъявить его антисоветскую подноготную подтверждали, что за осуждением Ахматовой стояло не стечение обстоятельств, а отчетливый запрос на пересмотр статуса советской литературы и ее места в мировой культуре.

***

В октябре 1946 года в британском журнале Horizon (том самом, где в 1944 году вышла статья о Пастернаке) появилась реакция на постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград»: «Что означает этот вердикт в западных условиях? Это как если бы были приостановлены журналы Horizon и New Writing; один запрещен, в другом поставлен новый редактор, писатели, в них печатавшиеся, обруганы (вкупе со всеми теми, кто раньше о них осмеливался писать благожелательно), изъяты из литературы и обречены на голодную смерть. <…> Отношение русских изобличает полное игнорирование того, чем является искусство и за что его любят люди»440. Автор статьи — основатель и редактор Horizon Сирил Коннолли — был прав: этим постановлением советское руководство отказывалось от прежней модели мировой культуры и предпринимало попытку заново определить, что считать подлинной культурой. Зощенко, Ахматова, а позднее и Пастернак осуждались за то, что в ситуации расхождения советского и западного нарративов ориентировались на Запад. В чуть меньшей степени это относилось к Зощенко, хотя и о нем Жданов говорил в докладе, что он лишь прикрывается маской безыдейности, а на самом деле «вздыхает о другом строе, о буржуазном Западе»441. К Ахматовой и Пастернаку это относилось напрямую: их показательное презрение к советскому литературному процессу и литературным иерархиям воспринималось как сознательный выбор в пользу Запада. Своим литературным поведением они утверждали подлинность западной культуры, и это расценивалось как подрыв культуры советской.

«Задача нашей литературы заключается не только в том, чтобы обороняться против клеветы и нападок на нашу советскую культуру, но и наступать на буржуазную культуру, испытывающую тягчайший кризис и упадок», — заявлял Жданов в докладе. Вскоре после этого директива была приведена в действие: Константин Симонов ругал современный американский театр, уважающий только деньги, Александр Фадеев — «убогий субъективизм» западных писателей-модернистов, Александр Лейтес — французских леттристов и сенсореалистов, безосновательно претендующих на новизну442. Последний с особенной язвительностью подчеркивал заявления леттристов о том, что «они своим появлением установили не более не менее как новую эру в истории мировой литературы»443. Поскольку западные критики отказывались видеть в советской литературе новый расцвет, то советские принялись демонстрировать несостоятельность западной литературы.