Я уже была практически готова разбить что-нибудь вдребезги, но не хотела, чтобы они об этом догадались. Вцепилась пальцами в сиденье стула и сделала несколько вдохов-выдохов, пока не почувствовала, что слегка успокоилась.
— А потом, это некрасивое происшествие с каннабисом…
Я улыбнулась, потому что просто не могла удержаться.
«Каннабис»! Это все равно что сказать «фотографический снимок» вместо «фотка» или «беспроводная связь» вместо «вайфай»…
Я попыталась сделать вид, будто малость пристыжена. Я в этом мастер, потому как опыта мне в этом не занимать, порядком натренировалась.
— Понятное дело, что пока прогулки без сопровождения вам запрещены, такого не произойдет, но если подобные ограничения будут сняты…
— Я больше не буду такого делать, — проникновенно заверила я. «То есть вы меня больше никогда не поймаете». — Обещаю.
— Ну что ж, я склонна поверить вам на слово, — промолвила Бакши.
— Я уверен, что она говорит это серьезно, — встрял Маркус.
— Но что представляет собой куда бо́льшую проблему, так это очередное электронное письмо от Эндрю Флэнагана. — Доктор подняла над головой листок с распечаткой. — Насчет еще одного голосового сообщения, оставленного у него на автоответчике два дня назад, поздно вечером.
— Ничего я там не оставляла!
Она принялась зачитывать содержание «мыла», но у меня не было никакого намерения слушать, так что я прикрыла глаза и попыталась подумать о чем-нибудь еще. О каком-нибудь счастливом месте, или о журчащем ручье, или о прочей такой фигне, о которой постоянно бухтят мозгоправы и психотерапевты. С ходу ничего подходящего в голову не пришло, так что я просто вообразила себе самый громкий шум, какой только смогла, и представила себе Энди в геенне огненной.
— Ну так что? — произнесла Бакши, закончив чтение.
Я продолжала держать глаза закрытыми.
— Это определенно неправда. Это… «фейк нюьс»[68]! Опять его обычный газлайтинг, такой же, как и в прошлый раз. Он ненавидит меня за то, что я якобы «напала» на него. — Произнося это слово, я старательно изобразила пальцами кавычки. — Уверяет, будто это
Припомнилось, как я тогда шмякнула его бутылкой — это упоительное «блям!» и эта чудесная вибрация, пробежавшая у меня по руке.
— У него наверняка повреждение мозгов.
— Письмо весьма здравое, — заметила Дебби. — Судя по всему, он всерьез озабочен.
Теперь я открыла глаза и жестко уставилась на нее.
— Ну и как там сегодня себя чувствует Шон?
Дебби улыбнулась, словно и ожидала подобного вопроса.
— Единственное, что я слышала, это что он до сих пор молчит как рыба, — не унималась я.
— Тебе прекрасно известно, что нам не разрешается обсуждать вопросы здоровья и душевного состояния других пациентов.
— Алиса… — Бакши выждала, пока вновь не завладела моим вниманием. — Я убеждена, что вы понимаете: в свете всего этого, и, учитывая происшествие с каннабисом, сегодня я не одобрю никакого послабления вашего режима.
— О, в самом деле? — Я встала. — А я-то уже собрала вещички и все такое…
— Но я думаю, что мы можем вернуть вас на базовое пятнадцатиминутное наблюдение и посмотрим, как дальше пойдут дела.
— Ура! — воскликнула я, но уже на пути к двери. Открыла ее, после чего обернулась посмотреть на Сашу, практикантку. — Ну, как попрактиковались? Чему-то это вас научило? Не, серьезно, мне и вправду хотелось бы знать.
Та открыла было рот и тут же закрыла его опять, глядя на Бакши в поисках поддержки.
Выйдя, я громко бабахнула дверью и, уже удаляясь по коридору, выкрикнула через плечо:
— Как сидеть на таких же посиделках на следующей неделе и тянуть из людей жилы?
20
После обеда и послеобеденной дозы лекарств я все еще пребывала в крайне говенном настроении. Бредя в сторону музыкальной комнаты, заметила Тони, терпеливо сидящего возле тамбура с собранными сумками и имеющего такие же перспективы в ближайшее время выйти отсюда — по милости его несуществующих американских родственников, — как и я сама. Он помахал мне, а я даже не потрудилась помахать в ответ.
В музыкальной комнате уже торчал Ильяс, который играл сам с собой в «Четыре в ряд»[69] и не обратил на меня ни малейшего внимания, когда я вытащила из ушей наушники и поинтересовалась, не против ли он немедля сдрыснуть отсюда. Я пыталась спрашивать и более вежливо, но из этого тоже ничего не вышло. Даже после того, как я добрых пять минут как умалишенная выколачивала пыль из бонгов, он не сдвинулся с места — но, по крайней мере, не выказывал такой уж склонности почесать языком, — так что я сдалась и плюхнулась на диванчик.
В одиночестве, слава богу, или практически так.