Вниз по кроличьей норе

— Когда я подошел к вашему столику, ты прибегла к словесным оскорблениям, Алиса. Очень серьезным оскорблениям. — Он явно не рад, что вынужден обо всем этом рассказывать, это ясно. — А еще ты пнула стул.

Бакши терпеливо ждет.

Что, блин, мне на это сказать? Желудок закручивается в тугой клубок, голова визгом взывает о помощи, и у меня есть только… да ничего у меня нет. Могу лишь искренне извиниться перед Джорджем, что я и делаю.

Он кивает и откидывается в кресле.

— Ничего страшного, детка.

— Вы вообще много чего забываете, Алиса? — спрашивает Бакши.

Теперь я уже окончательно охвачена паникой, верчусь на стуле, будто у меня блохи, и вижу, как любая перспектива досрочного освобождения катится в тартарары. Бог знает, откуда вдруг возникает мысль, что лучше сейчас вести себя с ними честно — поскольку сидя там, где я сижу сейчас, я почти никогда не говорю правду.

— Это было всего два раза, — выдавливаю я. — Насколько мне известно, по крайней мере. В смысле, могли быть и другие случаи… с обрывками разговоров и так далее. Это вроде как… нечто противоположное озарению, понимаете? Типа как то, что происходит, когда внезапно гасят свет. Просто… провал.

Интересно, уж не собираются ли они перевести меня в какое-нибудь другое место, в одно из отделений ниже этажом? Если они хотят расширить раздел три и оставить меня на принудиловке больше чем на шесть месяцев, то я даже не знаю, что это за раздел. Но тут я замечаю, что вид у Бакши на самом-то деле жутко довольный.

— Это вполне понятно, Алиса, — говорит она. — Такого рода провалы в памяти — давно доказанный симптом ПТСР. Это просто такой способ мозга защитить себя. Когда он… испытывает перегрузку, то ненадолго отключается.

— Я читала про это, — киваю я.

— Ну что ж, хорошо. Короче говоря… посттравматическое расстройство, которым вы страдаете после событий, случившихся восемнадцать месяцев назад, до сих пор характеризовалось несколько иным набором симптомов, но подобное отклонение является совершенно нормальным. У всех это заболевание всякий раз протекает по-разному. То, что случилось с детективом-констеблем Джонстоном, привело к тому, что вы заработали серьезный, потенциально опасный нервный срыв, и на сей раз, после душевной травмы, вызванной обнаружением тела санитарки Макклур, это ваше ПТСР стало проявляться несколько по-иному. В виде… срывов, как вы их называете, и отдельных спорадических эпизодов потери памяти. Хотя в еще довольно мягкой форме, к счастью.

— Ясно. — По ощущениям не сказала бы, что в особо мягкой. И уж явно не этой ночью, когда я валялась без сна, прислушиваясь к звукам за дверью и купаясь в собственном поту, но я понимаю, к чему она подводит. — И что же нам делать?

— Есть медикаменты, которые могут помочь, — отвечает Бакши. Маркус опять записывает. — Так что вам желательно начать принимать их, не откладывая. Вообще-то это то же самое средство, которое используется для лечения когнитивных симптомов болезни Альцгеймера.

Она улыбается при виде выражения моего лица.

— Не волнуйтесь, это совершенно не ваш случай.

— Ну слава те господи, — говорю я. — Да, кстати, а вы уверены, что у меня нет Альцгеймера?

Джордж улыбается этой тупой шутке, и я моментально прощаю его за то, что он меня сдал.

— Эти таблетки полностью не искоренят провалы в памяти с первого же приема, — добавляет Бакши. — Но обязательно ослабят подобные проявления. И, как вам известно получше большинства остальных, ПТСР в любой форме успешно лечится, тем более с профессиональной помощью.

— Спасибо, — говорю я. Не помню, произносила ли я здесь когда-нибудь это слово. По крайней мере, искренне.

— Короче говоря, перспективы самые позитивные, — заключает Маркус.

— Вот именно, — вставляет Джордж.

— Они всегда позитивные, когда ты можешь распознать проблему на ранней стадии и сразу приняться решать ее, — продолжает Маркус. — Если это слегка поднимет тебе настроение, Алиса, то тебе также стоит знать, что ты тут далеко не единственный пациент, у которого… кое-какие проблемы после того, что случилось с Макклур. Медперсонала это тоже касается. В данный момент посттравматическим расстройством в той или иной форме страдает практически все наше отделение.

— Классно это слышать, — говорю я. Дела, может, и налаживаются, но все равно не думаю, что сейчас самый момент напоминать ему, что кто-то в этом страдающем от ПТСР отделении — убийца. Или сообщать ему, что этот человек желает мне смерти, кто бы это ни был. — Один в поле не воин, точно?

* * *

Как только выхожу из МПП, меня перехватывает Феми, которая говорит, что у меня посетитель. И, прежде чем я успеваю задать какие-то вопросы, открывает дверь в один из консультационных кабинетов.

— Везде все занято, — говорит она. — Так что я отвела твоего друга сюда.

Посетитель встает, едва я вхожу в комнату.

— Привет, Лис! — говорит Энди.

47