Вниз по реке к морю

– Проснется утром и помнить ничего не будет, – заверил меня Мэл, разворачивая машину обратно на Бруклин. – Еще благодарен будет, что жив остался, но пока разберется, куда его занесло… Так испугается, что это похлеще, чем мы его убили бы.

– Ты сумасшедший, Мэл, да?

– Видимо, так. Но не хочу предаваться безумию полностью, потому что люблю жизнь. Однако хорошо делаю грязные дела. Так что… не могу точно сказать.

Глава 20

Домой я добрался около трех часов пополуночи, лег прямо на застеленную кровать и принялся смотреть в темноту комнаты. Душевное состояние намекало, что спать нынче ночью мне не придется.

И все же я остался в постели, чтобы мое тело хоть немного отдохнуло. Я старался не думать о делах и обо всем, что случилось за прошедший день.

И тогда я стал вспоминать Атварта Миллера, морехода-торговца на пенсии, и как мы с ним после закрытия бара на ночь играли в го. Получить там любую необходимую информацию я мог и за пару секунд. Но у Атварта всегда был готов горячий грог, и доска с расставленными фишками стояла на дальнем конце барной стойки.

Я ни разу даже не приблизился к победе. Он играл намного лучше меня, но другого соперника среди его знакомых просто не находилось.

Однажды я спросил, зачем он вообще тратит время на игру с соперником, заведомо уступающим ему по уровню.

А он ответил:

– Я играю с тобой, потому что с каждым разом ты играешь все лучше. О таком сопернике можно только мечтать. Это как смотреть в зеркало с закрытыми глазами.

Проснувшись, я удивился, что вообще заснул. И прежде чем позволить новому дню захватить меня, вознес безмолвную хвалу усопшим за такой подарок.

* * *

Среди тысяч страниц заметок, которые предоставила Уилла Портман, был и файл на Ламонта Чарльза: азартный игрок, шулер и единственный выживший из «Бродвейских братьев», не попавший в тюрьму и не пропавший без вести.

С фотографии Чарльза смотрел весьма привлекательный мужчина с почти медной кожей и выпрямленными волосами; у него была улыбка убийцы и глаза, которые каким-то образом выделялись на фотографии.

Жил он в доме престарелых «Арамайя» на Нептун-авеню в самом сердце округа Кони-Айленд. Это было трехэтажное кирпичное строение всего в двух кварталах от океана.

Вдоль стен холла стояли стулья и диванчики, на которых расположились два десятка пожилых мужчин и женщин, давно переживших тот период, когда они приносили пользу обществу, но все еще цеплявшихся за воспоминания и надежду на жизнь.

Большая часть из них были белыми; все смотрели по сторонам, читали газеты, разговаривали между собой, а кто – и сам с собой. Согбенные, опирающиеся на трости, прикованные к инвалидным креслам, они дремали, посапывали, плакали и бормотали. В комнате стоял стойкий запах мочи, омертвевшей кожи, алкоголя и дезинфекции.

Я шел сквозь ряды этих измученных душ, словно современный Данте по пляжу в преисподней. Они тянулись ко мне и окликали. Они с завистью смотрели, как я удаляюсь. И наверняка мечтали вот так же свободно покинуть свое узилище.

– Чем я могу вам помочь? – спросила синеволосая леди в белом сестринском халате. Было ей лет шестьдесят, и потому она была практически самым молодым человеком в этой комнате.

– Подскажите, где Ламонт Чарльз, – попросил я.

Еще почти свежее лицо этой невысокой дамы озарилось, и она одарила меня улыбкой, какую обычно адресуют либо внукам, либо светлой памяти усопших.

– Вы к мистеру Чарльзу? – проговорила она так, словно слова эти были заклинанием, отпирающим врата рая.

– Да. К нему можно посетителям?

– Я не знаю, почему к нему больше никто не приходит. Будь у нас тут хотя бы десяток таких, может, мы бы чего-то путного и добились.

Я не понял ее, но тем не менее спросил:

– Так мне можно с ним повидаться?

Маленькие лифты «Арамайи» были постоянно заняты, поэтому на третий этаж я поднялся пешком и, следуя указаниям дамы из приемного отделения, отыскал зону отдыха.

Это была большая комната, в конце которой застекленные двери выходили на террасу с видом на океан.

Комната представляла собою лабиринт из диванов, стульев, инвалидных кресел и столиков для игр. Здесь собралось не меньше сорока постояльцев в столь же плачевном состоянии, как и их товарищи внизу. Я оглянулся в поисках человека помоложе, парализованного на три четверти.

– Я могу вам помочь?

Вопрос задал темнокожий, очень мускулистый молодой человек лет двадцати в бирюзовом костюме санитара. Этот парализован не был.

– Мне нужен Ламонт Чарльз.

Он один сидел на веранде. День был теплый, градусов двенадцать, с океана дул мягкий ветерок. Ламонт сидел в инвалидном кресле с электроприводом, держа перед лицом зеркальце здоровой рукой. Затем отложил зеркальце, взял расческу, пригладил волосы и снова взялся за зеркало, чтобы оценить результаты своих трудов.

– Мистер Чарльз? – обратился я к нему.

– Да, – ответил он, все еще глядя на себя в зеркало.

– Меня зовут Оливер. Джо Оливер.

Я встал так, чтобы загородить ему вид на океан.

Секунду спустя он поднял на меня взгляд и спросил:

– Полицейский?

– Был им раньше. Очень давно. Теперь – частный детектив.