Вниз по реке к морю

Слева стоял темно-синий диван без спинки. А на нем сидела Жаклин в изумрудном наряде, который мог оказаться как платьем в пол, так и брючной парой, но больше всего напоминал костюм, в котором современные сорвиголовы летят с крутых горных склонов.

Приветствуя меня, она встала. Как и многие женщины-полицейские, она была невысока ростом. Несмотря на угловатые черты лица, ей присуща была неожиданная красота Изабеллы Росселлини[19].

– Здравствуй, Джо, – проговорила она с виноватой улыбкой.

– И ты здравствуй, Жаклин.

– Присаживайся рядом.

Я подошел, и мы пожали друг другу руки. Мы оба раньше служили в полиции, а потому объятья были, само собой, неуместны.

– Я рада тебя видеть, – сказала она, когда мы сели.

– Да? А я удивлен, что ты вообще позволила пустить меня сюда.

– Почему ты так говоришь?

– Памятуя о том, как ты расследовала мое дело, я уж было решил, что ты меня считаешь маньяком, которому самое место за решеткой.

На лице ее отразилась боль. Она отвела взгляд, посмотрела сначала на каменный стол, затем на небо.

– Мне очень, очень стыдно за то, что я с тобой сделала, Джо, – продолжила она, снова глядя на меня блестящими карими глазами. – Я не могла тебе позвонить, считая, что недостойна прощения.

– Э-э… – я не находил слов, ибо был обескуражен этим заявлением и его очевидной искренностью.

Я ненавидел эту женщину за то, что она показала моей жене видео со мной и Натали (она же Беатрис). Я пришел сюда обвинить ее в соучастии в моем аресте. Я хотел набить морду тому парню внизу, потому что не мог или по меньшей мере не должен был поднять руку на нее.

– Как, – спросила она, – неужели ты думал, я причастна к тому, что они с тобой сделали?

– Ты… ты показала то видео моей жене, – проговорил я. – Она оставила меня в Райкерс, хотя у нас были деньги на залог.

Жаклин была мне почти ровесницей, и я постепенно проникался ее красотой. Словно забрезжил рассвет после кончины любимого короля. Красиво, но насквозь пронизано скорбью от его утраты.

– Прости меня и за это тоже, – произнесла она. – Тогда я действительно верила, что ты изнасиловал женщину. Но даже будь это правдой, у меня не было причин показывать запись Монике. Все, что я совершила касательно твоего дела, было ошибкой.

– Это ты меня подставила?

Казалось, она не поняла. Потому что взгляд ее, обращенный ко мне, стал как у западного фермера, который в первый раз увидел море.

– И ты так думал все десять лет?

– И даже больше.

– Я слышала, тебя три месяца продержали в одиночке?

Я провел двумя пальцами по шраму на своей щеке.

– Это чтоб таких отметин не стало больше, – объяснил я.

– Когда мне сказали, где ты, я даже обрадовалась, – призналась она. – Мужчина, да еще полицейский, воспользовавшийся служебным положением, чтобы изнасиловать женщину, – а ведь все именно так и думали, – заслуживает страданий.

– Кто это сказал?

– Та женщина, которая выдвинула обвинения, мой начальник, прокурор Хайнс, – принялась перечислять Жаклин. – Видео и бумаги на тебя поступили в участок. А потом я узнала о твоем освобождении. Что девушка забрала заявление, и ты вышел из тюрьмы. Я хотела пересмотреть документы, но все исчезло. Ни пленки, ни заявления, ни рапорта о твоем аресте. Я попыталась отыскать Натали Малкольм, но и о ней не сохранилось ни единой записи. Я обращалась ко всем, кто мог иметь хоть какое-то отношение к твоему аресту, но никто так и не смог мне ничего сообщить. Моя старая наставница посоветовала забыть об этом. Она сказала, что тебя уволили, не назначив пенсии, и даже Союз полицейских умыл руки. Вот тогда-то я и поняла – тебя подставили. Ты ввязался во что-то и стал угрозой. Они использовали меня в борьбе с тобой, потому что знали мое отношение к полицейским, которые совершают сексуальные преступления, пользуясь служебным положением. Они знали, что я на это дело не пожалею сил. А через десять месяцев я ушла из полиции. И когда окружной капитан спросил почему, я ответила, что не могу больше выносить это дерьмо.

Я ей верил. Я знал: все, что она говорит, – правда. Моему другу Глэдстоуну они подсунули это дело, они подстроили все так, что Беатрис не смогла отказаться.

– Прокурор Хайнс должен был что-то заподозрить, – сказал я. – Пусть он выдвинул обвинения, основанные на лжи, но когда его попросили закрыть дело… он должен был понять: что-то неладно.

– Бен умер семь лет назад, – произнесла Жаклин. – Он вернулся в Северную Каролину, и там с ним случился сердечный приступ.

– А тебе было так стыдно, что ты не позвонила мне и не рассказала об их махинациях? – продолжал я.

– Нет. Нет, Джо. Я была уверена, что ты знаешь, кто это сделал и почему. Я думала, тебе заплатили за молчание или грозятся убить.

– Убить?!

– Я решила, тебя в тюрьме хотят прикончить чужими руками, – подтвердила она. – Умри ты там, никто не стал бы задавать вопросов. В конце концов, ты же изнасиловал женщину, прикрываясь служебным положением. Я думала, ты заключил какую-то сделку с теми, кто тебя посадил. И потому тебе позволили каким-то образом отделаться увольнением.