Вниз по Шоссейной

Пилсудский забежал в чей-то двор, помочился на сарай, подобрал обло­мок кирпича и с кирпичиной в пасти догнал хозяина.

С тех пор Клуб красных партизан и подпольщиков недосчитался еще троих своих членов. Их тоже забрали ночью. И тогда Арбузов пошел к Главному Начальнику, и у них получился разговор по душам.

Главный Начальник разъяснил отставшему от обстановки в стране чест­ному, но живущему устаревшими понятиями Арбузову, на какие уловки пускаются враги народа, и как нужна всегда бдительность, и как всегда нужно быть начеку.

Главный Начальник был откровенен с Арбузовым и привел ему пример того, как враги народа забираются на самые ответственные посты. Он спросил, знал ли Арбузов Гершона, тоже в прошлом подпольщика. И когда Арбузов ответил, что гордится этим мужиком, сыном рабочего, который стал заместителем наркома просвещения, Главный Начальник улыбнулся, поло­жил свою ладонь на волосатый кулак Арбузова, похлопал по нему несколько раз, секунду помолчал и, стараясь сразить, выпалил:

— Он оказался врагом народа и вчера арестован!

Главный Начальник не сразил Арбузова, но, почувствовав в нем какое-то замешательство, встал из-за стола и, направляясь к двери, обнял его за плечи и добавил:

— Вот так-то, дорогой партизан! Думать надо! — и крепко пожал ему руку.

Наверное, война с белополяками была действительно недавней войной, и никого не удивляло, что во дворе у пожарников нашел свой приют бронепо­езд. Где-то оставив до будущих времен колеса и одетый в броню паровоз, его грозная махина с установками для пулеметов и пушек улеглась и застыла во дворе пожарной команды. На его клепаной броне запекшейся масляной краской было написано: «III Интернационал».

Говорили, будто бы Славин мечтал каким-то образом перетащить этого свидетеля гражданской войны во двор музея, но тогда пришлось бы распро­щаться с редкими саженцами, цветами и чудом выращенной соей. Победила соя, и грозная бесколесая махина так и осталась на самом большом дворе Пожарного переулка.

По пути на дежурство в пожарную часть мой отец навещал Клуб красных партизан и подпольщиков. Он бывал в клубе недолго, а потом уходил дежурить туда, где в любое время суток мог раздаться сигнал пожарной тревоги. В любое время, днем или ночью. Ночью страшнее.

Наверное, поэтому я стал часто просыпаться ночью. Моя кровать стояла в его комнате вдоль стены, за этажеркой, на которой раньше лежали кипы старых журналов.

Я прислушивался к темноте и, не услышав лихорадки пожарного колоко­ла, видел, как катил по рельсам в тревожную ночь войны с белополяками, строча из пулеметов и громыхая на невзорванных мостах, застывший во дворе бронепоезд.

И когда вражьи пули особенно густо и зло, поддержанные рвущимися снарядами, беззвучно, как мыльные пузыри, ударялись о клепаную броню, в одной из амбразур появлялось лицо комиссара полка семнадцатой дивизии Перловского, спасенного от смерти молодым и отчаянным Исааком.

Раздвинув броню, Перловский выходил к Исааку и обнимал его, как тогда в лагере военнопленных, и говорил, что он его всегда помнит. Отмахнувшись от пуль, он прикладывал ладони ко рту и, наверное, перекрывая неслышный грохот боя, звал к себе всех остальных спасенных от смерти Исааком и его товарищами.

И все двести шестьдесят спасенных красноармейцев, собравшись в бес­смертный отряд, принимали в него Исаака и вручали ему винтовку, и они все, вместе с одетым в потертую кожаную куртку комиссаром Перловским, бросались в бой за Советскую власть и Новую жизнь.

И я знал, что они ее защитят, и мой сон становился спокойней.

В середине лета начальник пожарной охраны города Винокур пригласил в свой кабинет моего отца. Они были друзьями, но обращались друг к другу на «вы». Так бывает.

— Исаак, — сказал Винокур. — Я хочу вам доверить пожарную безопас­ность «Белплодотары» и фабрики имени Халтурина. Объекты почти рядом. Вы вполне справитесь с этой работой, ну и зарплата ваша станет значитель­ней, у вас ведь двое детей.

Он улыбнулся, и Исаак тоже ответил ему улыбкой.

Был погожий день середины лета. Из открытого окна доносились грачи­ный галдеж и шум базарной площади. Ветерок шевелил занавески, и солнце, нагрев подоконник, освещало двух добрых людей, стол с папками и бумага­ми и стену с планом города и картиной в деревянной раме.

На слегка потрескавшейся картине был изображен пожар 1901 года, когда от искры паровоза загорелся дом у железной дороги и огонь, переки­нувшийся на соседние дома, подхваченный ночным ветром, уничтожил центральную часть Бобруйска. Языки пламени на картине были исполнены густой оранжевой краской и брошены на холст лихой и уверенной рукой. В правом нижнем углу картины, среди мазков и трещин, можно было различить слово «Рондлин».

Картина была заказана Добровольным пожарным обществом к одному из его юбилеев и явно относилась к раннему периоду творчества художника Рондлина.