Вниз, ввысь, к первопричине (СИ)

   - Воля Вышних, - сказал Вергилий, - ангелы нам в помощь. Мною ведомый не обладает нашей силой, он один не сможет преодолеть пределы, и я призван из бездны Ада, чтоб его вести. Ты не знаешь, отчего так сотряслась гора и откуда донесся возглас радости?

   - Как не знать. Гора по своей сути равнодушна ко всему здесь происходящему. Здесь не бывает перемен: дождь, снег, град -- ничто не выпадает в Чистилище. Даже ветры здесь не дуют; все стихии бушуют там -- за тремя ступенями. Но гора дрожит, когда одна из душ очистится, чтобы сменить обитель. Тогда и песнь разносится. Я здесь лежал и плакал много сотен лет -- и наконец ко мне пришло соизволенье лучшей доли. Оттого все и сотряслось... я свободен!

   - Благодарю. Но кем ты был -- там, на Земле -- позволь узнать.

   - Поэтом. Звали меня Стаций. Скажу, что мой талант был блекл перед автором великой "Энеиды". Именно Вергилий своим творением в душу мою заронил божественный огонь. Если б я его здесь встретил -- ради только этого проплакал бы еще хоть целый год!

   Вергилий дал мне знак молчать, но я не смог сдержать эмоций: краешками губ улыбнулся. Это был порыв душевной страсти. Стаций, уловив мою улыбку, изрек:

   - Пусть будет добрым твой нелегкий путь! Но что может значить твоя удачно спрятанная попытка смеха...

   Я растерялся, ибо не знал, уместно ли здесь обманывать. Учитель незлобиво разрешил:

   - Не смущайся, скажи ему все как есть.

   Я сказал. Стаций пылко припал к ногам Вергилия, хотел было их обнять, но учитель отстранился, произнеся:

   - Оставь... ты тень, я тоже -- тень. Мы в разных обитаем областях, но мы с тобою -- братья.

   - Моя к тебе, учитель, любовь, - вздохнул, вставая, Стаций, - столь велика, что я тень твою и ныне принимаю как живое тело...

   ... Уже был далеко от нас тот ангел, что направил нас в круг по счету шестой, при этом смахнув с моего лба еще один рубец греха, а из глубины прозвучало одно лишь слово: "sitiunt". Я ощутил, как плоть моя заметно полегчала, так что наверх шагал без затруднений, посильно успевая за восходящими тенями. Учитель, держась поближе к Стацию, вдохновенно говорил:

   - Огонь благой любви имеет свойство зажигать даже если он едва лишь теплится. Как-то к нам в Лимб спустился Ювенал, мне рассказав и о тебе, и о твоих пристрастиях. Сам Ювенал тебя, о Стаций, почитает за учителя. Но скажи мне, брат: как же в тебе мудрость могла сожительствовать со скупостью?

   - Внешним признакам, - ответил Стаций, смутясь, - часто удается оттенить самую суть. Ты сделал вывод о моей жадности по кругу, в котором я искупал вину. Так знай: от скупости я был очень даже далек. Недаром за свой порок я сотни лет страдал. Если ты увидел меня с толпой, искупающей грех скупости, я могу быть повинен в чем-нибудь другом.

   - В чем же, Стаций...

   - Ты когда-то открыл мне путь к Парнасу -- первый после Бога, несущий в ночи огонь священный, поэтому все по совести скажу. Уже был мир покорен истинной верой, я стал ходить к учителям и видел в них столь святых, что в дни Домициановых гонений их слезы были и моими. Я крестился, но старался таить, что стал христианином, внешне оставаясь язычником. Потому-то четыре с лишком века кружился я в четвертом круге. Вот так... но скажи, учитель: где теперь все великие: Варий, Плавт, Цецилий, Теренций...

   - Они, как и Персий, -- со мной. Мы в первом круге тьмы. С нами и греки: Антифонт, Еврипид, Симонид, Агафон и величайший из великих -- Гомер. Там и тобою воспетые Антигона и Аргейя. Все -- в Лимбе...

   ...Беседа двух поэтов продолжалась, а между тем Светило уже изрядно пригревало. Я шагал за ними и слушал тех, кто подарил мне когда-то чувство восхищения прекрасным слогом. И мы уткнулись в дерево, источающее аромат плодов. Конусообразное как ель, снизу это гигантское растение веток не имело -- человеку на такое не влезть. Со скалы на крону текла вода. Из листвы донесся злобный голос: "Предававшимся чревоугодию это благо запретно!" Хотел я уяснить смысл древа, но Вергилий меня осек:

   - Сын, пора идти. Не стоит нам сейчас на это тратить наше время.

   Пройдя совсем немного, я услышал плач и звуки песни "Labia mea, Domine". Нас обогнала толпа теней. Души на нас задумчиво оглядывались. Их лица были измождены, а впалые глаза вовсе не светились жизнью. Одно из этих костлявых существ воскликнуло: "Вот так встреча!" С большим трудом я в нем распознал своего приятеля Форезе, который мне и рассказал о конусообразном дереве. Оно поставлено дразнить всех тех, кто на Земле безвольно угождал своему чреву. Сам Форезе не застрял в Предчистилище потому что за него истово молилась его вдова. Еще немного поговорив, мы с тенью Форезе тепло расстались. Свидимся ли...

   За поворотом выросла еще одна громада дерева. Тени, вскинув руки, взывали к листьям. Когда мы трое приблизились, души разошлись. И снова из самой кроны донесся голос: "Проходите! Это отпрыск древа, от которого вкусила Ева". Мы заторопились дальше и вскоре, молчаливы и задумчивы, вышли на плато. Здесь к нам спустился светлый ангел и указал на лестницу. С отрадой принял я мановенье светлых крыл.