Внучка

Свеня открыла сумку, достала портмоне и вынула из него фото Зигрун, в том возрасте, когда Каспар впервые ее увидел. Она стояла на скале в праздничном платье, похожем на дирндль; ветер трепал ее волосы и платье. Она смеялась.

– Можешь оставить себе. – Свеня встала. – Ну, я пойду.

10

Каспар думал, Зигрун исчезла бесследно и, если она сама не выйдет на связь, он никогда не узнает, где она.

Но в начале следующего месяца он получил выписку из счета своей кредитной карты. Зигрун улетела в Австралию, сняла в Сиднее небольшую сумму со счета, остановилась в хостеле, несколько раз дешево пообедала в китайском ресторане и купила электропианино. Потом поехала на автобусе в Брисбен. Может, у нее там были друзья, у которых она остановилась? Во всяком случае, она не тратилась на хостел и не снимала сумм, похожих на плату за жилье. Потом был обед или ужин в ресторане, явно на несколько персон. За последнюю неделю она ни разу не воспользовалась картой.

Так он отслеживал Зигрун месяц за месяцем до сентября. Она осталась в Брисбене, купила себе подержанную мебель в какой-то благотворительной организации, матрац, кухонный комбайн, книги, ноты и регулярно покупала продукты в супермаркете. Она явно нашла работу, потому что почти не снимала деньги со счета. Только в сентябре ее активность опять повысилась – видимо, в связи со скорым истечением срока годности карты. Каспар давно уже получил новую кредитную карту, но активировал ее лишь в конце сентября, как можно позже.

Свеня в первые месяцы тоже была в курсе дел Зигрун: каждый раз, получив очередную выписку, он звонил ей и отчитывался. Кроме того, Свеня еще раз приезжала в Берлин, чтобы еще раз услышать в подробностях, что произошло перед отъездом Зигрун в Австралию. От нее Каспар узнал, что паспорт, без которого она не могла улететь в Австралию, Зигрун получила для поездки в Кёнигсберг.

– То, что должно было связать ее с немецкой землей, и оторвало ее от немецкой земли, – зло рассмеялась Свеня.

Она говорила о нескончаемой работе в новой усадьбе, о Бьёрне, который чувствовал себя преданным дочерью и не желал больше слышать даже ее имени и за все, что случилось, – за Биргит, за Каспара, за предательство Зигрун – винил ее, Свеню. Каспар предложил ей почитать записки Биргит, но она отказалась, заявив, что ей незачем их читать, она и так может себе представить, что в них написано.

Они опять сидели на скамейке в парке. Свеня не захотела идти ни к Каспару, ни в ресторан. Она не хотела задерживаться в Берлине. У нее был отсутствующий вид, и на ее лице Каспар не мог прочесть ни печали о том, что Зигрун была далеко, ни радости по поводу того, что та не потерялась, а благополучно устроилась в Австралии. В глазах ее застыли усталость и горечь. Каспару было жаль ее. Он хотел добиться дружбы с ней, которой желала им Зигрун, и обнял ее за плечи. Она не отстранилась, но и не приняла этого жеста.

– Ну, я пойду, – сказала она через некоторое время, как в прошлый раз.

При этом она улыбнулась, но ее улыбка ничего не обещала.

Каспар много читал. Он изучал историю Австралии, австралийское общество, австралийскую литературу и живопись. Он узнал, что был австралийский импрессионизм и постимпрессионизм и австралийский лауреат Нобелевской премии по литературе, что многие известные актеры и музыканты были австралийцы, что Австралия – одна из богатейших стран мира. Ему все было интересно. Какие прекрасные картины родились в Гейдельбергской импрессионистской школе в Мельбурне! Какие своеобразные, живые современные романы были написаны австралийскими авторами! Он наслаждался октябрьским солнцем, садился с очередной книгой об Австралии на балкон, и ему казалось, будто расстояние между Берлином и Брисбеном с каждым днем уменьшалось.

В Интернете он узнал, что в Брисбене есть две консерватории: Квинслендская и Школа музыки при Квинслендском университете. В следующем году Зигрун будет поступать, в этом он был убежден. И он полетит в Австралию и найдет ее в одной из двух консерваторий. А если не в Брисбене, то в каком-нибудь другом городе – было еще двенадцать консерваторий, это не так уж много, он разыщет ее. И когда будет проходить концерт студентов, как это было принято в Берлине, он придет и сядет в зале. Или просто спросит, где она занимается, – он хотел бы послушать. Привратник ответит, что это не положено, что это не проходной двор, а он ответит, что он – ее дед, и привратник улыбнется и проведет его к внучке.