Внучка алхимика

Соня стояла, завороженная разворачивающимся перед её глазами зрелищем. Эмиль снял камзол, белую с кружевами рубашку и теперь стоял перед Агриппиной – получается, и перед нею тоже – обнаженный по пояс, красивый, как первобытный дикарь. Княжна видела похожего в книжке про варваров, иллюстрированной каким-то талантливым художником.

Впрочем, бедной горничной он вряд ли казался красивым. Он вселял в неё ужас, потому что собирался сделать с нею нечто страшное, причем она от страха даже не кричала, считая, что её все равно никто не услышит.

– Прекратите это, слышите? – потребовала она у Флоримона, который наблюдал за нею взглядом змеи, глядящей на кролика. – Неужели вы считаете, что такое сойдёт вам с рук?

– Какое – такое? – он явно издевался над Софьей.

– Насилие!

– Разве ваша служанка – свободная женщина?

Вопрос маркиза поставил княжну в тупик; она отчего-то не смогла солгать и потому замялась.

– Иными словами, она – крепостная, а, значит, ваша собственность.

– Вот именно, моя, а не ваша!

– И вы станете жаловаться французским властям, что мы покушались на вашу собственность?

– Именно, буду жаловаться! – в отчаянье выкрикнула Соня.

– А я скажу, что вы продали вашу служанку мне, для любовных утех, и получили за это, скажем, сто ливров. Причем, у меня найдутся свидетели, которые присягнут на Библии, что это правда… Но вы отвлеклись, мадемуазель Софи, смотрите, это дорогого стоит!

Он взял её за голову и чуть ли не носом уткнул в глазок. Между тем, Эмиль обнажился полностью – теперь княжне были видны его упругие белые ягодицы. Агриппина видела его спереди, и бедная девушка от этой картины даже зажмурила глаза.

Эмиль опустился перед нею на колени и впился губами в шею. Соня вздрогнула: ей показалось, что сейчас как в страшных сказках Эмиль прокусит её и станет пить кровь.

То, что слуга маркиза собирался делать с Агриппиной, Соня представляла себе весьма туманно. То есть, она не была совсем уж темной, знала, откуда берутся дети, но более подробно… Нет, она понимала свою горничную, которая сейчас умирала от страха, но отчего-то теперь и сама продолжала смотреть, мысленно уверяя себя, что ещё немного, и она отойдёт от глазка, выскажет развратному Флоримону всё, что о нём думает.

– Не правда ли, это зрелище очень возбуждает? – спросил её тот, о ком она думала с таким ожесточением.

Соня оторвалась от созерцания и увидела, что маркиз отодвинул вторую висящую на стене картинку и теперь наблюдает за происходящим вместе с княжной, словно они сидят в театре в одной ложе.

– Ваша служанка – девственница? – спросил он, и Соня от растерянности кивнула.

– Не волнуйтесь, Эмиль сделает всё в лучшем виде. – Конечно, совсем уж без боли не обойтись, но это только поначалу.

Между тем, тот, о ком говорили, оторвался от шеи Агриппины, и Соня увидела, что она вся в синяках, а девушка закусила губу, и из глаз её текут слезы.

– Послушайте, мсье Флоримон, я согласна сказать вашему батюшке всё, что захотите, а когда он покажет вам место, где спрятано золото, я уеду вместе с Агриппиной, и не буду претендовать на свою часть!

– Поздно, – сказала Флоримон, не отрываясь от глазка, – теперь я хочу досмотреть до конца. Да и как я буду выглядеть перед Эмилем, который проделал уже так много работы…

– Неужели вам настолько важно мнение вашего слуги?

– Не скажите, – усмехнулся он, – хорошего слугу надо выбирать тщательнее, чем жену. А Эмиль к тому же умён и способен. С его помощью я могу многого добиться и зарабатывать большие деньги…

– Но зачем вам деньги, если вы в двух шагах от богатства отца?

– Ну, деньги никогда не бывают лишними, а отец… О, он старый авантюрист, и я не удивлюсь, если он на финише попытается меня обойти.

– Это вы говорите о тяжело больном человеке? – удивилась Соня.

– Вы лучше смотрите, – насмешливо заметил Флоримон, – сейчас начнётся самое интересное.

Теперь Соня не отводила глаз. Прежде всего, она не могла понять, почему на её глазах слабеет Агриппина, ведь Эмиль не делает пока ничего такого, что причиняло бы ей такую боль, которой она боялась.

Молодой мужчина покрывал поцелуями-укусами грудь девушки, а она выгибалась и стонала, но это был не стон боли.

Боже, как мало знает Соня о плотской стороне любви!

Теперь голова Эмиля склонилась совсем низко – насколько княжна знала, ЭТО делают не губами, но тогда как называются его действия? Французская любовь, – вспомнила она слова Флоримона де Баррас, – это называется французская любовь!

Глава пятнадцатая

Соня бессильно откинулась на спинку кресла. Она так устала, будто это с нею Эмиль проделывал то же, что и с Агриппиной. У неё даже болели будто после пут кисти рук и лодыжки, хотя потом слуга Флоримона развязал девушку и всё последующее делал с нею, как хотел, будто знал, что та не станет больше сопротивляться.

– Вы больше не хотите смотреть? – фальшиво удивился Флоримон, – напрасно, Эмиль в таких делах неисчерпаем. Конечно, если бы мы с вами сидели в креслах, а так, понятное дело, устаешь. Всё время стоять и смотреть. Шесть часов.

– Шесть часов? – в ужасе прошептала Соня.