Внучка берендеева. Третий лишний.

Не след в след, но вроде того. Иду и мыслею, что не так все просто... не первую студентку, на которую глаз упал, боярыня деля беседы пригласила. Нет, знает она и про родителей моих. Имя вон тоже сама назвала. И чего еще известно ей?

Царицыной сестре?

- Нет, дядюшка меня не обижал... как срок пришел, отпустил. Мужа вот отыскал... он, пусть и не из первых, да зато силен и меня любит. Ты, когда в чужую память заглянуть желаешь, просто представь себя на месте собеседника, - Красава сама меня за руки взяла. - Вот так. Прикосновение не то, чтобы нужно, но по первости тебе легче будет. И в глаза смотри... хорошо смотри, Зослава. Не подведи.

А я... в глаза глядела.

Отчего не поглядеть, когда сами просют.

Только не выходило, чтобы как в омут... глаза у боярыни круглые. А желтизны в них самая малость - по ободочку. Зато зрачки темные, крупные, что вишня спелая. Ресницы же седы. Диво какое... не видала я такого, чтоб у живого человека ресницы седые были. А тут вона...

Под глазами круги темные, каковые от бессонницы и слабости телесное приключаются.

На лбу - пот бисером мелким.

- Не пытайся силой, - мягок голос боярыни. - Этак только хуже будет. Чужой разум противится проникновению. Нет, надобно легко... скользить по нему, что по льду... просто смотри... просто думай... не о том, что видишь, а о том, что чувствуешь.

Глава 2. Чужие думы

Глава 2. Чужие думы

Ее пальцы, холодные, мягкие пахли деревом.

Откудова я знала это?

Знала и все...

...скользить.

...не по льду, но по свежей доске. Идет рубанок, снимает тонюсенькую стружку бурштыновую. И свиваясь, падает она наземь. Пол уже усыпан и густо этою стружкой.

Хороший запах.

Красаве он нравится. А еще ей нравится глядеть, как Вязьма работает. Рубаху скинул, руками тяжкое тело рубанка приобнял будто бы. Наклонился... блестит от поту кожа его, и волосы промокли, они у него светлые, на макушке вовсе добела выгорели. И Вязьма подхватывает волосы тонюсеньким шнурочком.

Красава ему другой свила, из ниток.

И заговорила на здоровье, пусть и здоров Вязьма, как бык, а все одно... работает же ж... много... доски тяжелые тягает, и вовсе на подворье убивается, спешит, будто собственный дом ставит, а не боярскую конюшню.

Он ответственный.

И красивый.

Но в том Красава и себе-то признается не сразу, а уж ему-то вовсе не скажет. Где это видано, чтоб дочь боярская да на холопа заглядывалась? Жаль, уехала Береника, она-то поняла бы, а то и поделиться не с кем. Девки дворовые, в услужение поставленные, сами по Вязьме вздыхают и норовят удрать на задний двор, ищут себе дело там... не в деле дело, но вырядятся, вытащат платья поновей, покраше. Косы хитро зааплетут. Вязьма только посмеивается.

А Красаве обидно.

И от обиды этое она губы кусает. И вздев веночек серебряный, с колокольцами да жемчугами, на задний двор спешит. Курей считать. А что, жена у дядьки слабая, хворая, ей не до хозяйстия, оно - всякому ведомо - пригляда требует неусыпного. Вот Красава и приглядывает. За курами, за гусями, за девками, которые на птичьем дворе крутятся, мало, что сами не квохчут.

И самую малость за Вязьмой.

Отчего б и нет? За него дядька двадцать пять золотых отдал... это много.

- Вот ты где, - дядька появился, когда Красава почти решилась подойти. Нет, не стала бы она шнурок дарить, а просто обронила б под ноги. Глядишь, и понял бы... а нет, то и леший с ним, с непонятливым. - Что делаешь?

- Гляжу... ладно выйдет, дядюшка, - она поцеловала дядьку в щеку. - Еще б стекольца цветные поставить. Я видела такие намедни...

...в тереме царском, в который их с Берусей возили. Дядька баил, что сие - честь великая. И наряды справил. Хороший он. Другой бы, небось, не стал с чужим дитем маяться, а он, что Берусе, что Красаве - поровну. Одной платье, значится, и другой будет. Вот и поднес. Берусе - из алого шелку, текучего, яркого, что пламень, да шитого золотом.

А Красаве - синий да с серебром.

Не оттого, что серебро дешевше, но синий ей к лицу. Бледна она, что лицом, что волосом. Девки-то говорили, будто бы волос в шелухе луковой полоскать надобно, тогда и рыжиною заиграет. А брови подмалевать самую малость, но Красаве боязно было.

Грех сие.

Добре, что дядечка уже и не молится кажный день, как сие должно. И Красаву не принуждает. Сама она гораздая и за него, и за жену егоную, и за Берусю... за прочих всех.

Божиня милосердна.

Увидит, что не со зла дядечка. Работы у него многое, цельными днями в разъездах, в заботах. Может, и желал бы колени преломить, да некогда. А у Красавы времени свободного изрядно, и не лень ей помолиться за всех...

...в царских палатах ее окна поразили. Огроменные, почитай в рост человеческий. И стеклами закрытые, а не слюдою. Стекла, хоть цветные, а прозрачные. Красава сама скрозь них глядела и видела все-все, правда, в алый колер окрашенное, но то - пустяк.

Вот бы и в дядькином доме поставить такие...