Внучка берендеева. Третий лишний.

Она ведь и не думала. И не чаяла. И по первости... ей просто нравилось, что ею восхищаются. А и какой бабе это по сердцу не придется? Никто и никогда еще не смотрел на Люциану с этаким восторгом, будто она - сама Божиня... а после-то...

...он ведь не глупый.

Только говорят, что все холопы - дурноваты. А Фрол... ему сперва знаний не хватало. Откудова им взяться-то? У него не было учителей, чтобы объясняли, показывали...

...зачем затеяли?

Петухи.

А она курица, если мается, не способная на поле ступить. Чего тогда пришла? Рассветный час, холодный. И ветерок шевелит шаль полупрозрачную, отцовский подарок. Диво дивное, вроде и шелк, а видно сквозь него, будто и нету этое ткани.

На плечи накинешь - и красиво, и греет...

Сердце не согреть.

...не примут.

...и батюшка отречется. Может, конечно, и простит... конечно, простит... потом, когда отгорит, откричится... но все одно от дома откажет. Ради сестрицы, которая в невестин возраст вошла.

И из столицы уехать придется.

Куда?

Громыхнуло. И Люциана, подхватив юбки, побежала... мокрая трава, скользкая... а до полосы деревьев далече. Но она успеет.

Остановит.

Не позволит одному другого убить... она ведь за тем сюда и явилась, чтобы остановить. А что медлила, так она ведь живая, а живому человеку свойственно сомневаться.

Алая молния разрезала небо.

И загудела земля, отзываясь на огонь. Ветром ледяным хлестануло по лицу, едва не опрокидывая.

- Стойте! - голос Люцианы развеялся на этом ветру.

Завыло.

Застонало небо. Выгнулось, закрутило черный столп вихревой.

- Стойте вы, безумцы!

...а ведь выбора не станет, если один другого...

...стерпится - слюбится, нашептывал голос разума. Зачем уезжать. Бросать все... ведь иначе быть может... дом в столице... батюшка стареет, у него дар слабенький, такого не надолго хватит. И Люцианина выходка здоровья подорвет. А если остаться... за ним приглядеть можно будет.

За сестрицею, которая дурное затеяла.

Отговорить...

...и Акадэмия... при ней сыщется для Люцианы местечко, ежель попросить по-родственному.

Любовь? У всех приключается. Отболит. Зарастет. Годы пройдут, с усмешкою сама вспоминать станет дурь эту девичью... боярыня и холоп... смешно ведь...

Не смешно.

Деревья захрустели и поломились, что спички.

- Остановитесь! - порыв ветра закрутил Люциану, опутал прозрачною сеткой заморское шали. - Пожалуйста...

...страшно стало.

Не слышат.

Не разумеют. Сошлись смертным боем... оба магики и не из слабых, куда сильней ее, Люцианы... ее попросту раздавит. Или спалит, или... не один, так другой... как мошку, которая... вот тебе... промедлила... выбора боялась. Без выбора - это облегчение, хуже, когда есть он. И только от тебя зависит. Как выберешь, так и жить станешь...

...а она не знала, как жить ей. И так плохо, и этак нехорошо...

Зазмеились корни.

И проломили броню ледяную, сковавшую землю. Полыхнуло огнем и в самое лицо.

- Стойте! - Люциана сама остановилась, едва сумела, удержалась над темной пастью расщелины. - Да стойте же вы!

Расплакалась.

Никогда-то не плакала прежде, а теперь вот от бессилия, от злости глухой на себя. Ведь могла бы... упредить... сказать кому, что затевается... попросить... Фрола попросить... Архипа... нет, тот знал. У Фрола от него секретов нет.

Одобрял ли?

Сомнительно. Не в его натуре, но молчал, поскольку нельзя предавать друзей, даже если предательство это им во благо.

И как теперь?

- Пожалуйста, - получился не крик, а сдавленный писк. - Пожалуйста...

И слезы текут по щекам.

Или снег тает, коснувшись кожи? И можно повторять сотню раз, что не виновата, что давно они друг с другом, с самого первого дня, когда приняли холопа в Акадэмию... когда вышло так, что этот самый холоп сильней многих бояр родовитых, когда она...

...не она.

Сами.

- Стойте... - с ладони сорвались крохотные молнии и растворились в кипении силы. Небо гудело, дрожало, того и гляди лопнет, пойдет трещинами молний. Земля тряслась. То расползались разрывы, то срастались... выгорела зеленая трава.

А что не сгорело - вымерзло.

Срезало ее ледяными косами ливня. Сбило градом.

Скрутило.

От силы выплеснувшейся в никуда, воздух сделался густым, тяжелым. И Люциана перестала понимать, где находится. Она стояла и повторяла, хотя никто не мог бы ее услышать:

- Прекратите... пожалуйста... прекратите...

Все и вправду прекратилось в одночасье. И издалека донесся сдавленный крик:

- Хватит...

Хватит.

Небу. Земле... хватит... ей тоже... она не хочет быть здесь. Она... вернется в общежитие. Закроется. Навек... или до вечера хотя бы... она...

Прояснилось. Будто кто-то свыше чистою тряпицей вытер мир. Наспех. Оттого и остались грязные разводы талое воды и земли, покрытой оспинами ям. Недопаленный лес. Недомученные травы... недо...

А ведь она почти дошла. Сейчас Люциана явственно видела - поляну рукотворную посеред остатков леска. Спекшаяся корка земли, которая и не земля вовсе - камень уже бесплодный. Лужи... если лужи... не вода в них, а грязь черно-бурая, не то с глины, не то с крови.

И в луже такой барахтается, не способный встать, Никодим.

Руки скользят.