Внучка берендеева. Третий лишний

Останавливается она.

Вздыхает.

Но не смеет жаловаться.

— Тогда-то мне стоило глаза закрыть, и видела взгляд ее… и все думала, а ну как остались бы мы… может, и нашла б она себе супруга по нраву… может… детки бы пошли… и бедная, но жила б… или нет? Как знать? Говорят, тым годом азары крепко по землице нашей прогулялись, огнем и мечом, едва вовсе не обезлюдели…

Старуха вздохнула и вновь рукой провела, стирая картину.

— Училася я. Жаловаться не смела, он бы не кричал, не попрекал, но просто глянул бы… я и сама… нет, не думай, порой тошно становилося, хоть к тятьке беги. Тот дом поставил хороший. Он у нас и прежде хозяйственный был, ноне и вовсе развернулся. Сперва рыбу ловил, вялил да коптил, сушил… из костей — муку толок… да и чешую с хвостами в дело пускал. Возили мы рыбу в Пелюшичи… было такое селение за краем болот. Там люд свое дело ведал, овец держал тонкорунных, даром что слева болота, зато справа — луга заливные…

…князь бережет, что людей, что овец. Шерсть-то их легка и тонка, шали вовсе мало что не драгоценные…

…возили в Пелюшичи и рыбу, и муку ту самую, и шкуры, дичину. Торговали помаленьку. Купцы сие дело быстро смекнули, взамен потянулись к Пелюшичам подводы с мукой да нехитрым скарбом.

— Отец все меня жалел, что живу бедно… Надежа-то не больно хозяйством занимался. Ему что? Сыт, одет, и того довольно. И меня приучил как-то… хотя не скажу, что вовсе сестрам с их нарядами и платками не завидовала… а как четыре года минуло, пролетели одним днем, люди забеспокоились. Надо Хозяину новую невесту отправлять. Да кого? Все друг на друга поглядывают, дочерей прячут, приговаривают, что слабы и болезны… а староста наш смекнул быстро. И мужиков в хате кликнул. Мол, не дело это, чтоб своих… что надобно в тех же Пелюшичах девку сосватать, хорошо б сироту. Сирот-то множество в те времена было… вот и отправился евонный сын за невестою. Недолго ездил. Привез девку. Красивую да молодую. Сильную. Не знаю, чего ей обещано было, да только Старостины жены скоренько в семью ее приняли. И стало быть, не обманули Хозяина. Была чужою, стала нашею, беловодскою… ей-то ничего сказывать не стали. Приодели для свадьбы. Всем селом наряд справляли… поднесли чарку с вином дурманным и отвели…

…было как прежде.

Девка, правда, затуманенная, задурманенная. Шагнула и ухнула в болота, и ни следочка не осталось. А люди столы из хат вынесли, укрыли скатерочками, снедью заставили, выкатили бочки с хмельным пивом. Празднуют, стало быть.

И так мне с того празднования тошно сделалося… почти забыла, что сон сие.

Просто сон.

— Так и жили… Надежа еще две свадьбы пережить сумел, а после слег. Ноги отказали. До самое смерти своей не поднимался. А отходил он муторно… ко мне отец младшенькую послал. Заслышал, что Надежа канает, вот и… забоялся… силу-то передать надо кому… а кому? Отец меня любил. Не желал тяжкое колдовское судьбины. Но как было Надежу бросить одного? Я от него только ласку и видывала. Осталась… и староста наш, как смекнул, к чему дело идет, скоренько объявился. Стал меня уговаривать, чтоб, значит, силу приняла. Кому как не мне? Я ж своя, с маленства он меня знает, ведает, что на дурное тратиться не стану, что буду договор блюсть и благоденствие нашее длить. И уж так упрашивал… Надежа, тот старосту как видел, так прям трястися начинал. Погнал бы, когда б мог, да только куда ему? И я кто? Девка… слухаю, и вроде как верно он все сказывает. Надобно беречь дом… сестер моих… оне-то замуж повыходили, детки пошли. Как этих деток да в старый мир выкинуть? И их же подбил, что Ласкава, что Нежана ко мне кажный день бегать повадились, плакаться… мол, помрет мой муж, и что тогда со всеми нами будет.

Старуха тронула лужу, которая внове стала лишь лужею.

— И сдалася я. Не выдюжила… страшно было? Было. Когда час пришел, мне Надежа велел из дому идти. Я и вышла. А после дверь-то приоткрыла, шмыгнула тенью… он уже и не узнавал никого. Лежал на лавке, сипел, хрипел… метался в горячке. Я подошла и руку на лоб положила. Сила-то и перетекла… горячая и холодная разом. Как вода ключевая. А он в последний миг глаза и открыл. Спросил, что, мол, делаю? А я ему сказала, что не хочу, чтоб он мучился. Соврала в последний-то миг… или не соврала? Всей правды не сказала. Он-то понял. И усмехнулся так… молвил, что все ответы в той книге, которую я храню. Чтоб прочла ее, но больше никому не показывала, что книга этая многих на дурное подбить способна.

Запах рыбы сделался тяжелым.

Этак пахнет на нерест, когда выходят рыбачьи широкие лодки, тянут сети, городят русло, а после вывозят, вываливают на берегу горы живого серебра. Тогда-то рыбу и потрошат, возвертая потрохи в воду, и чистят, и тут же солью крупною засыпают, нанизывают на бечеву, чтоб сохла, значится.

Дурной запах.

И скользкие от рыбьей крови руки.

Пальцы, чешуею исцарапанные. И тошнота, что к горлу подкатывает… нет, не любила я такие дни, благо, длилися они недолго.