Какой из него смутьян. Неслух. Неуч, магии лишенный, он бы и так раньше в ирий отправился, да все своею смертью. А эта…
— Подумай, боярин. — Марьяна руки сложила. — Хорошенько подумай. Та сила, которой ты ищешь, она ведь и тебя сломить способная…
Не поверил.
Голову задрал. Взглядом окинул пылким.
— Стоит ли рисковать? Ты и без нее силен довольно. Зачем?
Не думала, что ответит. Но Никодим вдруг сел, плечи опустились.
— Она его выбрала. Его… х-холопа! А я… я…
Рукой махнул.
Слов не хватило? И смешно… и вправду смешно. Вот стоит, мечта девичья. Сама бы Марьяна, будь на лет на полста моложе, побежала бы за этою мечтой, понеслась бы, юбки подобравши. Все, что угодно, сделала, лишь бы глянул ласково.
А Люциане, стало быть, нехорош?
Смех, и только.
Вот только Никодиму не смешно. Белый, аж до синевы. Губы кусает. Глазами молнии мечет, глядеть страшно.
— А ты ее любишь. — Марьяна на стул указала. — Бывает… может, лучше сварить тебе, боярин, зелья отворотного?
Его аж перекосило.
Ну да, не бывает любови наведенной, она всегда только истинная, от сердца идущая. И ее дурачок так думал… отворотное зелье… тогда это казалось подлостью. Марьяна пыталась принять его выбор.
Видела же, что девка гонорлива.
Что не любит она.
Что…
Все одно пыталась. А надо было. Он бы ничего и не понял. Решил бы, что охладел к жене, а лучше к невесте… сразу надо было… но нет, тянула все, думала, что сам образумится… а потом ради внученьки, в которой видела искру истинного дара.
Как было сиротить ее?
Какая ни есть, а все одно мать…
И что вышло?
— Подумай. Остынешь. Забудешь. Найдешь другую, посговорчивей…
Набычился упрямец. Конечно. Не нужна ему другая, такая, которая сама любить станет, преданно и безмолвно, готовая ради этой любви сердце из груди вытащить. Сколько их было? Брал дар.
Игрался.
Бросал, наигравшись.
А они шли… несли к Марьяне обиды да слезы, молили дать приворотное. И пили горький чай, чтобы остыть, удивиться, как же вышло… устыдиться…
…и не ее вина, что стыд этот порой…
…нет, справедливо все. По заслугам. Божиня знает, как кому дорогу вести. И потому Марьяна подняла монетку.
— Что ж, если ты того желаешь, боярин, помогу я тебе… как помогу… расскажу кой о чем. Ныне-то магики все больше по науке… словоформы. Жесты. Черчение… а вот чтоб как в прежние времена… или ты силу подчинишь, или она тебя сломит… готов рискнуть?
…он был готов.
Это я еще увидела.
И то, как полыхнули ясные глаза надеждой… и даже поняла, на что он надеялся. Станет самым сильным, и тогда, быть может, она взглянет ласково. Если не полюбит, то хотя бы не отвернется, другого избравши…
— Что увидела, Зославушка? — спросила Марьяна Ивановна преласково.
А когда я не ответила — ох, не умела я быстро думать, — головой покачала.
— Опасный у тебя дар… и многие рады будут его использовать. Потому, коль не желаешь остаток дней провесть при боярине каком, которому возжелается твоими глазами чужую правду видеть, заблокируй.
ГЛАВА 14
Про Ерему-царевича и сделки тайныя
Ерема чуял на себе внимательный братов взгляд. И не знал, куда спрятаться.
Рассказать?
Тогда надо будет не только об обряде, но о человеке, без которого этот обряд не совершить… и значит, о разговоре… нет, можно было бы соврать про то, что лист заветный в библиотеке отыскал, да только… не поверят.
И что с него, с листа?
Сам по себе — ничто. Тот, который к Ереме подходил, знал, что делал. Переписваючи заклятие, половину взял да вымарал.
Да только и того, что осталось, хватило, чтобы связь ослабела.
Успокоилась луна.
И Елисей спать стал сном глубоким, беспробудным, почитай. И если так, то, может, и вправду полный обряд разрубит связующие нити?
Елисей станет свободен.
И Ерема…
…он остался в библиотеке, надеясь, что тот, который подошел однажды, вернется. И опасаясь этой новой встречи, и желая ее всем сердцем своим. У него было, что спросить.
— Ты идешь? — Лис задержался и носом повел, язык высунул, воздух пробуя.
— Иди. Я еще… останусь.
Братец кивнул.
Глянул с неодобрением — мол, прежде-то не было меж нами тайн. Прежде не было. И теперь не будет. Просто… дело такое… магия на крови. И если уж мараться, то одному.
Елисей и без того натерпелся.
Ерема открыл толстенный талмуд, который взял просто, чтобы было. Читает человек, тяга к знаниям у него прорезалась. И за то хвалы удостоен быть должен.
…книга пустая.
…а обряд повторить надобно… и приходится раз в три дня, на полнолуние, стало быть, чаще… или реже? Полное бы описание получить, тогда, глядишь, Ерема и разобрался бы. Без него он, что слепой, тычется носом в углы, ищет чего… не находит.
— Доброй ночи, царевич. — Он все же пришел, человек без лица.
— И вам доброй. Как мне вас называть?
— Мором.
— Смело.
— Как уж есть…
— И чего вам от меня надобно? — Ерема не поворачивался. Он чуял, стоит Мор в шаге всего-то, но этот шаг разделяет их не хуже пропасти.
Кто он таков?
Не друг.
Но враг ли?
Добродей, которому известно больше, чем должно быть известно обыкновенному человеку. Нет, Ерема не столь наивен, чтобы поверить в бесплатную помощь. Весь вопрос в цене.
— Мне казалось, это я тебе надобен, царевич…