Внучка берендеева. Третий лишний

— Я… — Ерема облизал губы. — Я согласен… если ты… и вправду поклянешься, что проведешь обряд разделения. И что этот обряд и вправду нас разделит. И что иного за ним нет…

Мор молча вытащил из широкого рукава черную свечу, которая вспыхнула бледным светом, и нож. Он рассек ладонь и не поморщился. Капли крови падали в белое пламя.

Сгорали.

— Я… клянусь сутью своей, силой своей, душой своей, что проведу над тобой, Ерема, и братом твоим, ныне нареченным Елисеем, обряд, именуемый обрядом разделения душ. И что, проводя, не извращу сути обряда ни словом, ни делом, ни молчанием, ни бездействием, ни иным способом. Да будут Богини свидетельницами клятвы моей.

За спиной раздался тяжкий вздох.

И холодом повеяло.

Ерема обернулся. А когда повернулся вновь, увидел, что Мор исчез. Куда? Кто знает. Только и осталось, что белое, будто выжженное пятно на столе. Его Ерема потрогал…

— Молодой человек, — скрипучий голос библиотекаря заставил вздрогнуть. — В читальном зале магию практиковать запрещено…

ГЛАВА 15 Об игрищах боярских и сватовстве

Гостя этого Кирей не то чтобы ждал, но понимал, что рано или поздно явится. И потому не удивился, когда мальчонка в алой шелковой рубахе, перетянутой дрянным пояском, протянул грамоту.

С поклоном протянул.

И со страхом.

И с любопытством. Небось никогда еще живого азарина так близко не видел. Оттого не спешил уходить. Стоит, глазеет, рот приоткрывши, запоминает. Будет ныне на боярском дворе развлечение — как станет рассказывать-пересказывать про диво дивное, девки все и заслушаются.

Печать на грамотке хрустнула.

Посыпался сургуч крошкой.

Приглашение.

В гости.

Составлено найлюбезнейше. Патоки налили — как не утонуть.

— Передай хозяину, что буду… рад… — последнее слово Кирей произнес так, что стало ясно и дураку — рад он не будет ни на медяшку, но раз приличия требуют, солжет.

Сложная эта вещь — этикет.

Утомительная.

Посыльный побежал — прямо пятки засверкали.

— Чего хотят? — Лис держался неподалеку. Опять приглядывает, волчья душа. И нос вон дернулся.

— Полагаю, шкуру мою у кровати кинуть. — Кирей повел головой. В шее хрустнуло. Спину кольнуло. Надо же, этак он и разваливаться начнет того и гляди.

Раны-то зажили.

Затянулись.

А нет-нет и дают о себе знать.

— А на словах если? — Лис отличался звериной понятливостью.

— На словах… просто-таки горят желанием пообщаться со мною в обстановке приватной. Беседы побеседовать…

Нет, точно задождит. Вот и ломит кости, крутит, особенно левую руку. Порой начинало казаться, что лучше б ее и вправду отрезали, чем так.

Кирей сжал кулак.

И расправил пальцы. Пошевелил каждым, пусть и движение это далось с немалым трудом. Ничего, скоро пройдет. Такие приступы если и случались — на счастье его, сие происходило редко, — то проходили быстро. И главное, что руки после слушались.

Огонь тоже.

— Понятно. — Лис поскреб за ухом. А потом тихо-тихо произнес: — Я перестал Ерему слышать.

— Что?

— Остальным если сказать, дергаться станут. А не надо. Может… просто… время выходит… а я перестал его слышать. И сны видеть.

Он замолчал ненадолго, потом добавил:

— Луна не зовет. Плохо.

— Может, к целителю…

Лис глянул искоса. Ну да, глупость Кирей сморозил. Где этого самого целителя отыскать, которому верить можно? Да так, чтоб целитель оный, теоретический, не пришел в ужас от того, что особа царское крови перевертнем оказалась.

Еще слух пустит…

— Нас связали. Ты знаешь. Давно, — Лис по-прежнему говорил тихо. Кратко. А значит, волновался. — Думаю. Заклятье износилось? Одежда носится. Обувь. Заклятье?

Он опять замолчал и уставился, не на Кирея, на скворца наглого, что по птичьей своей надобности забрался на забор и сел, распушил черные перья. Клюв приоткрыл.

Дышит?

Лис точно сказал бы, он слышит и дыхание птичье, стук маленького сердца.

— Не знаю… в теории возможно. — Кирей присел. — Любые заклятья время от времени нуждаются в подпитке. Если не подпитывать, то заклятье развеивается. Да… но обряд… если бы знать подробности…

— Приходил человек. Ко мне. К Ереме. Я знаю, что приходил. Ерема не сказал. Молчит. И сердится. Устал. Он не волк. Я не человек. А привязали. Я тоже устал. Человек говорил, что может отпустить… я думал, он снова придет. Нет. А Ерема молчал. Почему?

— Спроси.

— Обидится.

— И что?

— Не знаю. — Лис опять задумался. Они с Еремой привыкли жить одну жизнь на двоих, и сама мысль о том, что брат способен скрыть что-то, его пугала. — Я подумаю.

— Подумай.

Кирей тоже думал.

О том, как бы до лета дотянуть. Пара месяцев осталась, а там… там или выйдет все как задумано, или он, Кирей, умрет. И тот и другой варианты в принципе устраивали.

…еще бы родственничек дорогой дурить бросил.

Боярин, мать его.

К вечернему визиту Кирей готовился старательно. Коль уж желает урядник лицезреть наследника престола, так тому и быть…

…город не степь.

Тесно коню.

Шумно.

И встряхивает он гривой, скалится зло. Тронь бока, и полетит, понесет по узеньким улочкам, да на простор, на волю… обоим охота воли.