Внук Бояна

— Есть такие! Вот его, — Кузяшка указал на Кащерю, — оберегает князь, хочет боярином сделать. Добычливого пса и князья любят. А он, как поганый половчин, людей терзает да и грозит Яришку увезти в полон. Поганым продать!

— Не верь, княже! — резко оборвал Кащеря. — Я дал тебе слово не трогать мельничиху.

— Если бы тронул — давно тебе карачун сотворил бы! — не сдержался и крикнул Кузян, хватаясь за меч.

— Тихо! — остановил Ярослав. — За хулу князей — голову долой!.. А ты уходи прочь! — приказал Кащере. Сам проверю твои наговоры! И слушай в последний раз: моих людей не тронь! И не докучай с наветами...

Кащеря отходил к двери и говорил, не смущаясь:

— Напрасно веришь смерду. Не знаешь жизни. Это потому, что у тебя нет бояр, некому подсказать большое и верное. Возьми меня боярином, не пожалеешь! Или купец этого не достоин?.. А у меня богатство повыше боярского. Пора и купцам садиться за боярский стол! Без нас пропадут и князь и смерд, отощает и казна княжеская. Деньги будут у нас, мы будем сообща приказывать!..

— Замолкни! И иди! Не боярин еще, а хвастаешься! — прикрикнул Ярослав и добавил страже: — Проводите ко дворам этого злого хитрословесника!

Воины выпроводили Кащерю за дверь. А Ярослав плюхнулся на лавку, сжал голову руками. Ему жаль было Кузяна — ловкий, услужливый парень. Сколько людей собрал из лесов! Но и простить нельзя: от его слов обида княжеской чести!

Занятый неприятными думами, князь не замечал, как сочувственно поглядывал на него Епифан. Вот он покряхтел, поднимаясь с лавки, прошелся взволнованно по' чистому полу. И вдруг встал, глаза повеселели.

— А что, Ярослав Глебович, если рассудить... в словах этого бедоноши великая мысль таится, А- и указал на Кузяна.

— Какая еще мысль? — с досадой буркнул Ярослав.

— Волки-то наши обломают буйволиные рога, что красуются на стягах половецких!

— Буесловие твое, воевода, недозвольно! — не вдумываясь в слова Епифана, все еще с сердцем ответил князь.

Юрко смотрел в окно, как там воины провожали Чурына Кащерю. Конь у него хорош, так и пляшет под ним. Вскинулся на дыбы и красивым скачком рванулся вперед. Юрко услышал последние слова Епифана, повернулся к князю. Он чувствовал, что в душе Ярослава уже крепнет тяга забыть все горечи, занесенные Чурыном. Кстати, приближался вечер — пора выезжать на охоту, сокольничьи уже седлают коней, тут никакое дело не могло остановить князя. Шутливо заговорил:

— А наши волки лесные — злей, сильней и смелей степных. Так что рога половецкие ломать не миновать.

Ярослав покачал головой и усмехнулся:

— Ну и хитры вы оба, тоже как лесные волки.

— Волк лесной хитер только на охоте, — уже веселее подхватил Епифан. Он знал: если речь пошла про охоту, князь быстро отмякает, забывает обиды. Вот и теперь он медленно ходит по палате, уже спокойно выговаривал:

— По-твоему, воевода, надобно простить этого озорного баламута? — и указал на Кузяшку.

— Зачем прощать?! Послать сего резвеца в Дикую степь лазутчиком. Пусть еще поглядит, каковы степные волки-половцы да буйволиные рога на стягах. Ему придется сшибать их. И коли башку его глупую не ссекут вражины, значит, поумнеет она... |

Ярослав молча вышел из посольской палаты, вскочил на коня и умчался со двора. Следом за ним поскакали его любимые' егеря. Вернулся поздно, — конь весь в мыле, да и сам устал, но доволен удачной охотой. Епифан было сунулся к нему с разговором, а князь махнул рукой и как-то смешливо сказал:

— Ну вас к лешему! Делайте как знаете, лишь было бы лучше! С волками житьЩ по-волчьи выть!..

И вот тогда он и послал Юрко на мельницу, добавив слова:

— Кузян, твой сотник, все делает наудалую... Может, возле Яришки поспокойней будет.

— Пожалел парня? — усмехнулся Юрко.

— Люблю храбрых!

...Едет в задумчивости Юрко, за ним Кузян поглядывает настороженно. Волки провыли в стороне на многие голоса — молодые со старыми, матерыми волчищами. Медведь-шатун по-, смотрел на всадников злыми глазами и лег за дубом, следит... А вот дорога с Дикого поля, следы всадников покружили на полянке и повернули назад. Кто они? Не половцы ли? Наверное, они: кони не кованы... Но сабли острые у них всегда наготове! Теперь и тут следить надо разведчикам!

Кузян думает светлые думы: скоро он увидит любимую

Яришку. Что скажет она, не одумалась ли, не поедет ли с ним женкой? Он уже сготовил к зиме новую мазанку в речном обрыве. Лавки в ней сколотил, шкурами сохатого устелил. Сам горшки слепил, на ножном станке обкатал и обжег.

Серый вечерний туман спустился на лес. Уже мелькнул огонек на мельнице. Все здесь замерло, вода замерзла. Не видно и человека: мельники в зиму пошли охотничать... И вдруг — Яришка, пригожая, стройная, показалась у калитки в меховой расшитой душегрейке, встретила их с поклоном и улыбкой, как старых хороших друзей, провела в горницу.

— А мне сороки нагадали ваш приезд, — сказала она. И Юрко вспомнил: всю дорогу они трещали беспокойно, предупреждая лесных обитателей: «Берегитесь, человек идет!».