Внук Бояна

— Да, Кузяша. И жалею. Он — князь, как и все они: им подай почести, подай богатство, подай власть нерушимую. И в нем когда-то разгорятся все эти княжеские желания. А пока мы должны оберегать его от них, ибо яд их разъедает душу князьям, делает их бесчеловечными, жестокими… Скажу тебе еще, как брату: и Юрко мил мне. Но все вы мне велением богов — как родные, мы будто от одной матери. Даже и князь. Только он избран богами властвовать, боги надеются на него… И, если ты пособишь мне оберечь его, мы поможем ему стать великим поборником нашей истинной веры и счастья народа русского. Кто знает… боги мудры. Они дают наказы, они и отменяют их. Тогда я позову тебя, сокол мой. А пока будь от меня в стороне, докуда орленок не станет орлом. Не надо перечить богам!

Кузян поник головой, он понял, что мысли ее далеки-далеки от него, от простого человеческого счастья. Но что сделаешь, пусть будет, как будет!

Князь церкви

У Кузяна кудрявая русая бородка, и не узнаешь в нем того безусого парня, на которого точит зубы сам боярин Туряк. И все-таки Кузян старался идти неприметно, выглядывал из-за каждого поворота дороги: нет ли кого впереди. Схватят боярские слуги — и головы нет! Да и не попасться бы Кащериным ватажникам.

Кончились пронские земли, пошли резанские. Скоро будет и вотчина боярина Туряка. А вот и знакомый столб у развилка дороги, с черепом коня, дальше идут земли боярские...

Усадьба чуть виднеется в середине села на пригорке — будто городок. Красная крыша с резным коньком, тын из островерхих бревен высится как крепостная стена, с башенками и огромными дубовыми воротами. У ворот — маленькая церковка, не помолясь, в ворота не войдешь. Снаружи усадьба рвом глубоким обрыта. Все это Кузян видел не раз за свою холопскую жизнь у боярина Туряка. И знал: у боярина много добра невиданного! Шелка и драгоценные камни, много золота и серебра в сундуках хранится — на воза не уложишь. И все это он добыл не только на торгу в обмен на пушнину, мед и воск. Главное — награбил! Из каждого похода привозил военную добычу. А князь Роман не перечил. И боярин стоит за него головой. Потому и сам живет, как князь. И все жадничает. На одном хлебе челядь держит. Всех смердов в холопы превратил. Даже и златоковцев. Повидать бы их... А где-то недалеко от конца живет и дружок по несчастью — Авдошка.

Женщина в рваной паневе встретилась — воду несла в деревянных ведрах на коромысле. Кузяшка поклонился вежливо и спросил:

— Где тут.Авдошка живет?

— Чей? Охримов сын? Зайди в третью нору.

Снаружи — бугорок, запорошенный снегом. А в нем дверца наклонная. Кузян нагнулся и постучал, но никто не отозвался. Торкнул дверь — не заперто, и он, сгибаясь, полез в черноту, как в нору.

Русый волосатый парень в рваном шубняке сидел у огня. В углу вырезаны в глинистой стене две лежанки, солома на них постелена, рваным рядном покрыта. На одной лежанке — старушка. Лицо багровое, воспаленное, глаза дикие.

Кузян смотрел на молодого хозяина, и уже полузабытое все настойчивее врывалось в память. Вот его, еще слабого после ранения, привели стражи на боярский двор в служебную избу, Там за столом сидел писец, а возле него стоял вот этот парень и беспокойно вертел и мял рваную шапку. Писец говорил:

— Подпишешь — будешь жить на боярском дворе. Вот тебе грамотка, вот перо, поставь крест. — Дьяк вскинул руку к голове, вытер перо о рыжеватые космы и протянул парню. Но тот покачал головой.

— Не пойду я в холопы, — глухо буркнул.

— Хочешь в поруб? В железа? — Писец, скрючив тонкие желтые пальцы, постучал ими но столу, будто показывал, что непокорного ждет страшный путь вниз, в темный подвал, на пытку.

— Хочу жить своим двором, — снова пробурчал парень и уставился писцу в красную, конопатую рожу.

— Эй, позвать тиуна! — крикнул писец. — На псарню!

Вдруг дверь распахнулась, и в избу ввалился сам боярин — здоровенный, толстый, как хомяк, с лоснящимся рыхлым лицом. Тряхнул длинной бородой:

— Что за гомон? — прорычал гудяще, как из трубы. Писец начал объяснять, но боярин нетерпеливо оборвал:— А это чей волчонок? — И повернулся к Кузяну. Выслушал стражей: дар от князя Романа Глебовича...

— Князь пишет—кузнечишка? В холопы его! Сдать в ремесленники!.. Этого,— гаркнул на Авдошку,— в холопы!

Кузяна увели в черную избу. Что стало с Авдошкой потом, так он и не узнал: за стену боярского двора его не пускали. Теперь он разыскал Авдошку и напомнил ему о встрече. Тот обрадовался, как родному... И принялся Кузян рассказывать о своей вольной жизни у донских оратаев, и так славно говорил, что у парня разгорались глаза, он даже привстал, когда услышал:

— Нечего ждать. Сокол тянется до сокола. Бежим?!

Вечером Кузяну захотелось побывать у друзей-златоковцев и сманить их, чтобы поубавить боярскую спесь. Авдошка показал ему лазейку сквозь тын.

Темнело, когда Кузян тихо вошел в низенькую избушку. Лавки тянутся вдоль стен, около них ковали-узорчники сидят на спиленных пеньках и позвякивают молоточками. Горят лучины, мальчики-ученики то и дело меняют щепу.