Внук Бояна

Морозное солнце поднялось на полдень, задонские леса все а инее, горят золотом. Епископ смотрел в окно и никак не мог отвязаться от растревоженных мыслей. На многотрудном месте стоит Русь!.. Испокон веков она грудью своей прикрывала западные страны от лютых захватчиков. Не на костях ли русских витязей растут и накапливаются там сокровища ума и рук человеческих? Кто-нибудь из них приходил на помощь русичам? Нет! Не было такого! С жиру они кидаются в походы на мусульман-оттоманнцев, не один раз захватывали их земли... А тевтонские купцы воздвигли на берегу Даугавы каменную крепость. Теперь тевтонский монах Мейнард присвоил устье Западной Двины, и уже строят там немцы крепости Икскюль и Гольм. И кто знает, не нахлынут ли оттуда западные псы-рыцари и на землю Русскую? Ведь сильному бог не указка. Пути сильному указует жадность человеческая... А может быть, ринутся враги с восходной стороны? Там как Ворота Народов, оттуда идут и идут — гунны, хазары, печенеги. Кто там еще стоит за половцами? Вдруг уже идут неоглядные полчища? Скорее, скорее надо собирать великую Русь в согласие.

А князья лишь о себе думают. Любуются собой, спят и видят себя в блеске славы. Все они любят почести, любят покрасоваться, один перед другим похвастаться., У них одно мирское на уме. А мирской человек как малый ребенок, хватает то, что блестит, что ему неведомо и красочно... А когда опомнится — уже поздно: схватился за огонь — обжегся, ухватил серп — руку порезал неумеючи. Боль остается горькая...

С ним самим такое случалось. В молодости и он был мирским человеком. На ристалищах беспощадно гнал коня — так хотелось прийти первым. В кулачных боях тоже рвался вперед — сразить одним ударом самого сильного противника. Была молодость, когда ничто не останавливает в задуманном...

И ладу он себе приглядел пригожую — всем на зависть! Она поповская дочка. Он жить без нее не мог. А в ночь перед свадьбой умчал ее молодой боярчик... Тогда он готов был голову свою разбить. Хотел скакать вдогонку, порешить насильника,.. А поскакал в половецкую степь смерть себе искать. Бился с половцами беспощадно... Потом вернулся под родную крышу, узнал: когда молодые мчались в вотчину боярскую, налетела ватага вражья. Убили молодого боярчика, а ладу его увели в полон...

Жалостью изошел юный Порфишка... Измученный, пришел в монастырь, настоятель сказал ему: «Бог привел тебя к святым делам трудными испытаниями. Большой святительский путь ждет тебя».

И стал Порфирий монахом, горячо молился о своей молодушке, величал ее в молитвах великомученицей...

Яришка внесла в княжескую трапезную брашно* (*кушанье) — на резных деревянных блюдах жареные тетерки и куры с пшенной кашей, пропитанной птичьим жиром, квас с натертой редькой, ковши с медом, хлеб, печенный на квасу, и на солоде, и на травах целебных.

Епископ сотворил молитву, перекрестил все, что было на столе, и сел на лавку рядом с Ярославом. Из соседних покоев подошел Епифан. А Юрко где-то запропастился. Однако ждать одного негоже — пришел час обеда, приедет — наверстает!

— Вы и не догадываетесь, чада мои, какое великое дело затеяли,— заговорил Порфирий, расправляясь с тетеревиной грудкой. — И тяжкое дело. За все хвалю, за одно — нет: стройте вы избы красные и хоромы резные. Но во всем — бедная простота, и, как клети, стоят хоромы княжеские. Нет того благолепия, как в Киеве. Там люди полной мерой вкусили сладости книжной и великой христианской премудрости. А вам и сам бог велел! Вы должны пример искусный показывать всем городам: вот чего достигла новая волость, народной бедой рожденная! Вот где мудрость человеческая! Вот где живут люди — искусные умельцы на хитростное узорочье, на белокаменную резьбу, на всякие выдумные дела. Тогда люди Руси охотнее пойдут за вами.

— Не все сразу, отче,— ответил Епифан. — Вот обживемся, заведем все нужное для жизни и для боя с половцами.

— Тогда и начнем строить диковинное, во славу Руси,— подхватил Ярослав, отпивая из ковша квас. Вытер пушистые усы, еще юношески мягкие, русые, и развел руками: — Да, мы. бедны — видишь, святой отец, едим из деревянного. Но будет и серебряное. Будет и у нас книг предостаточно.

— Если вас не сожгут иные лютые пришельцы с восходных стран.

— Не будем думать, что случится,— остановил князь неприятный разговор; —Продолжим трапезу, выбирайте, что кому любо.

Разговор смолк, только слышалось, как похрустывали на крепких зубах птичьи косточки. Искусно резанные ложки мелькали над столом: все прихлебывали окрошку-—квас с редькой, луком и вяленой соленой рыбой, отваренной и мелко крошенной.

Принимаясь за мед, Порфирий заговорил снова:

— Князю Роману не люба ваша волость, он зовет ваш стольный град деревенщиной, срамословами. Негожие песни идут от ваших нищебродов о князьях и боярах. Как я ни спорил с ним, он твердит, что Сосново—холопья окраина.