Внук Бояна

И тогда Юрко решил как быть. Он сам пойдет в половецкие вежи. Если князь Ярослав в плену, он освободит его. Как это случится, Юрко не знал: молодость не загадывает далеко. Но слова деда Ромаша сами шли на ум: «Слово разит и шеломит врага...» Вот и надо говорить с половцами так, чтобы они рты разинули от неслыханного.

Долог Путь был у Юрко. Он шел и ночи и дни. Иногда поднимался на курган и с тревожным любопытством вглядывался вперед.

...Широко раскинулись степи на южных окраинах Руси. Высокая трава стояла там, где еще не бывал человек, высока она была и где когда-то гремели сечи. Время заглаживает следы. Пышен зеленый ковыль на кургане, а под ним белеют людские кости. Росы омывают их, ветры сушат, зори утренние согревают... Шуршит ковыль сизыми султанами по жальбищу, посвистывают суслики да сурки, а высоко в небе вьются жаворонки — вот и вся тризна по воинам, что бились тут с врагами земли Русской...

Закрыл глаза Юрко, и как на яву расстелилась перед ним родная степь. Она отсюда, от чужих и злых людей, кажется еще ярче, еще красочней, и нет ей конца: уходит вся в далекой голубизне в голубое небо. Вся в цветах, как в огоньках радужных... Тут и там — тенистые дубравы дубовые темнеют стеной, снизу как пламенем горят от спелой калины на опушке. А березовые — будто зеленое облако над белесой полоской неба... Внизу желтеет обрыв и река синем-синяя... Ланки с оленятами стоят — воду пьют. Поднимут настороженно голову — с шершавых губ падают капли звонкие... И вдруг рогаль затрубил у леса и топнул копытом— земля звякнула! Рванулись лани с оленятами из воды. Круги пошли по реке, блеском на солнце вспыхивают... Кувшинки золотые, белоснежные закачались, засверкали росой... И кто это окрасил все в такие яркие и сочные, милые сердцу краски? Не из мученического ли сердца твоего, родимая земля, эти чистые цвета сочатся?..

Ой, Русь, Русь, любимая земля моя! Коли можно помочь тебе — возьми наши жизни и восстань из горя и печали светлой сестрой солнца! А если надобен для силы и славы твоей алый цвет крови — возьми мое сердце!

Ночные мысли Юрко густели, складывались в песню, сердце его трепетало, и он пел:

Ой ты, солнце пресветлоё!

Ты взойди в небо яростно,

Размечи лучи полымем,

Разгони тучи черные!

Ой, князья вы, большие и малые!

Вам ли Русь делить да обиды учитывать,

Собирайтесь-ка все на бранный пир,

Как на бранный пир во честном бою,

Во честном бою с лютым ворогом!

Он пел так в половецкой кибитке и словно видел сквозь мрак ночи, как на его зов отовсюду идут русские люди, полные решимости победить. И князья дают друг другу руки, как братья. Было бы так!..

Под горой завыла собака. Сторожевой войн, что сидел у кибитки Юрко, очнулся от дремоты и выругался. Вечером он выпил много кумыса, теперь хмель проходил, голова была тяжелая — опохмелиться бы. Его окликнул страж ханского трапезного шатра:

— Иди к нам, у нас еще остался бурдюк кумыса.

— Это ты, Ченгреп? спросил воин и зашагал на голос во тьму.

Юрко услышал его удаляющиеся шаги и задремал.

Но вдруг на него пахнула прохладная струя ветра, он очнулся. Зашелестел и откинулся полог, мелькнуло звездное небо. Две тени скользнули в палатку.

Юрко нащупал кинжал, тихо привстал... Совсем рядом послышалось чье-то дыхание. Кто ждет его смерти?

— Не спит, вяжи его! — послышался быстрый шепот. Тут же почувствовал на спине колючий волосяной аркан. Наотмашь ударил кинжалом. Раздался сдавленный стон. Кто-то крепко схватил его за руку. Волосяной аркан оплел грудь.

— Вяжи скорее! — хрипел незнакомый голос. — Силы оставляют меня. Я вижу смерть!

И в ту же минуту Юрко ощутил, что его правая рука освободилась от тисков, аркан ослабел...

Возле него никого не было. На миг в темноте снова мелькнуло звездное небо, и в просвете откинувшегося полога Юрко увидел, как черная тень* несла из кибитки тяжелую ношу...

Едва на заре шаманы стали выкрикивать о встрече солнца, у княжеских юрт раздался вой. Половцы выскакивали из кибиток, прислушивались и спрашивали друг друга:

— Кто отправился в вечный поход?

— Турог Смертоносный, храбрый из храбрых батур! — откликнулись соседи. А потом воины шли по извилистым тропинкам на крик.

Над юртой Турога развевался черный знак смерти. Через два года знак снимут и все запируют, а жены выйдут замуж: в это время Турог в царстве Кама уже будет обласкан девами... Пока же отовсюду подходили батуры и усаживались кругом на кошмах. Лица их были торжественны и суровы. Они собирались проводить лучшего батура в дальний поход к берегам кумысного озера, к стадам бога Кама, а им нет числа! Там — свое солнце, своя луна, своя степь. Там красивейшие девы будут варить для него самое жирное мясо, подносить хмельную брагу. Голова его станет вечно веселой...

Никто не спрашивал, как погиб Турог: такие храбрецы не могут умереть не со славою! Асап встал у юрты, торжественный и важный и громко выкрикивал:

— Слушайте, батуры! Брат мой в погоне за руситами съел холодный ветер* (*Съел холодный ветер — простудился) и в него вошла счастливая смерть. Она коснулась его дыхания, и звезда его жизни скатилась с неба перед зарей.