Внук Бояна

— Караван уже за курганами. А я зашел передать тебе самый дорогой подарок.— И Галай положил перед ханом нетупеющий дамасский кинжал в драгоценных, алых как кровь ножнах.

Глаза Беглюка загорелись. Выхватив клинок, засверкавший как белое пламя, хан проговорил, не в силах скрыть радости:

— Приятный подарок. Я никогда его не сниму... И запомню на будущее... — Беглюк повелительно вскинул руку: — Иди! Нам еще придется вести торг, и я не останусь у тебя в должниках...

Галай поклонился достойно. Страх прошел. Хан пока ничего» не подозревает, нужно действовать смелее. Мысль о русиче-певце не давала покоя: он должен быть в Царьграде при дворе императора!

Поздним вечером, когда в ханских шатрах погасили светильники, Галай подошел к кибитке Юрко. Купца было остановил страж, но он властно сказал:

— По велению хана! — и, не задерживаясь, прошел вперед.

Юрко обернулся на шорох и удивленно поднял брови, узнав тучного византийского купца.

— Не дивись, брат во Христе, — начал с порога Галай. — Со благими мыслями пришел к тебе.

— Садись, говори. — Юрко ответил по-гречески, и купец обрадованно заулыбался: родная речь словно сближала их и упрощала трудный разговор.

— Плохая жизнь ждет тебя здесь, во вражьем стане. Живым ты отсюда не уйдешь... Я пришел по дружбе. Ночью стражи уснут, и верный человек проводит тебя. А я стану ждать на пути у кургана...

— Ты не боишься, что куманцы с тебя живого сдерут кожу?

— Готов на муки! — Галай перекрестился. Видит бог — не вру! Ради братства христианского... Мы поедем с тобой з Византию. Люди там любят красоту и песенное умельство. Только они могут оценить по достоинству твое великое искусство.

Юрко недоверчиво смотрел на Галая. Петляет купец. Не за тем пришел он сюда! Корыстные люди купчишки! И Кащеря такой же... Всеми правдами и неправдами рвут себе...

— Мне ничего не надо, — тихо ответил Юрко.

Вдруг полог неслышно открылся, и в кибитку быстро вошел Сатлар. Даже в густых сумерках можно было разобрать, как хмуры его нависшие брови. Он с ненавистью оглядел купца.

— Я удивлен: твой след в степи давно должен бы развеять ветер. Зачем ты здесь?

— Пришел проститься с великим певцом, ибо там за морем спросят: что ты видел в кумании самое диковинное? — Галай говорил, а сам пятился к выходу.

— И ты хотел эту диковину увезти с собой? — Сатлар сказал суровее и громче: — Вы, византийцы, все жадны до наживы, жадны до рабов! Но разве у тебя, купец, на это есть слова хана?

— Но он не пленник, а гость хана: куда хочет, туда и идет! — почти крикнул Галай. — Разве я не могу звать юношу в спутники?

— Великий хан понял тебя: ты остаешься заложником, пока не вернется твой караван... Я гадал нынче о тебе по полету птиц. Так сказал их путь: в тебе много ложного...

Пятясь, перепуганный купец выкатился за полог. Сатлар опустился на кошму и со вздохом облегчения проговорил:

— Помнишь, юноша, ту ночь, когда нашел кинжал? Ты был уже продан этому разбойнику. — Старик положил руку на плечо Юрко. — Эти заморские змеи хитрее хитрых, они как о трех головах, и во всех — ложь.

В жаркий полдень Сатлар сидел у Юрко. Перед ними стояли чаши и кувшин с айраном* (*айран – кислое молоко), обложенный свежей смоченной травой. В кибитке было прохладно: ветерок шел с реки.

— Скажи, Сатлар, — спросил Юрко, какие вести идут из степей?

В далекие степи теперь не проедешь без провожатых. Половецкие батуры — везде куда ни кинь. И они становятся все жаднее. Солевозы собираются большими обозами. Идут вооруженными станами. Только вчера вернулись люди с солевоз- ного пути, привезли дань хану с каждого воза—шлем соли... Прошел на Киев верблюжий караван купцов из-за Хозарского моря* (*Хозарское море – Каспийское море) — везут ковры, седла, узорчатые шелка, вату из Багдада. Еще повозки идут из города Пергама, полные белого пергамена: Киев любит писать письмена. Наши заставы получили богатую дань. Хозары везут горное масло в бурдюках, вино, гонят арабских скакунов... А тебе какие вести нужны? Наша стража на путях зазывает путников, угощает хмельной бузой и выведывает тайны. Пути руситов — греческий, соляной, железный — все досматривают наши батуры.

Юрко пытливо глядел на старика, старался в его черных глазах разгадать скрытые думы и молчал.

— Ты мне не доверяешь? — спросил Сатлар. — Хорошо, что ты осторожен. А я откроюсь тебе как другу: не время сдружает, а сердца... Слушай... Кто я — не помню! Меня привезли сюда еще совсем мальчонкой. Здесь я вырос, женился. У меня был сын. Я говорил тебе о нем: он был как ты... И вот я остался один. И теперь все чаще вспоминаю родные края и имя Будды. Я вырос там, откуда приходит солнце на полудень, в стране Хинди. То богатая сторона!..

Много немыслимого рассказывал старый жрец. В словах его Юрко чувствовал неугасающую тоску по родным краям. Он слушал его, и мало-помалу в нем зарождалось доверие к этому человеку. Глаза выдавали: он страдал.