Внук Бояна

— Ты у врагов свой человек?.. Может, им продаешь железо? А князю нашему обещал служить!

— Где выгодней продавать товары, там и купцы. — Кащеря оправился от первого смущения и отвечал чуть насмешливо: — Охотнику приятней убить бобра, нежели лису. И продать не нищеброду... Не так ли? — И он погладил рукой пушистую пол- стину. — Садись рядком — поговорим ладком.

— Будем говорить там, на нашей земле. — Юрко повернулся к Асапу — Зачем привел меня сюда?

— Но это верный друг великого хана! Он все может! — Асап развел руками. — Хан дает ему почетную охрану из лучших батуров. Под страхом смерти никто не смеет тронуть его караван и обоз. И я не пойму: как можешь ты, умный и хитрый, не быть таким же покладистым? Ведь это ваш народ говорит: ласковый жеребенок двух маток сосет.

— Но у этого жеребенка волчьи клыки.

— А у тебя? — Асап рассмеялся так, что широкие крупные зубы блеснули в полумраке. — То и хорошо, что у тебя и зубы и повадки барса. За это я и хвалю тебя. Ты ко всем беспощаден...

— Так ли? — Теперь улыбнулся Юрко. — Ты меня совсем не знаешь... Может быть, твоя похвала из боязни? — спросил и пристально посмотрел в прищуренные карие глаза половца.: В них мелькнула ненасытная ненависть и пропала под тяжелыми веками.

— Человек без боязни не живет. Мы все боимся хана. И твой одноземелец, — Асап кивнул на Кащерю, — боится своего князя Романа, которому служит за страх. Ты говоришь: слово ведет людей. А мы знаем: страх! Слово — как вешний ветер: коснулось, обласкало или пригрозило и умчалось прочь. А страх пронизывает насквозь, сковывает сердце, повелевает, заставляет повиноваться...

— Таких, как он, переметчиков? — Юрко махнул рукой на Кащерю.

— Теперь убедился? Ничтожны бывают и руситы. И я чуть не изменил о тебе мнение: ведь он сказал, что ты его лучший приятель. Поэтому я и привел тебя.

— Ты это говорил? — Юрко шагнул к Кащере, и кулаки его невольно сжались.

— Для твоей же пользы, — вдруг вкрадчиво ответил Кащеря. — Мне сказали здесь, что тебя ждет смерть. Ты только подумай: должен сгинуть наш лучший воин! Первый помощник и друг великого князя Ярослава Глебовича. — В его словах уже чувствовалась заискивающая мольба. — Но ты не должен погибнуть! Затем и прибыл я от самого Епифана. Скажи, и я умолю хана, дам за тебя выкуп. Не будем сейчас считаться... Я давно хотел стать твоим другом... Лишь бы спасти тебя для великих дел... Союза всех князей не жди! Ты станешь боярином. И мы, бояре, будем владеть всей Русской землей...

—Вот в чем дело! Не прибыл ли этот христопродавец сюда, чтобы заставить его слушаться врагов? Это они помогут?!

— Ты вызвал его сюда? — спросил Юрко у Асапа.

— Что говоришь?! — удивился половец.

— Тогда едем к хану! Я скажу ему... — Юрко показал Асапу на выход, и тот шагнул за порог.

— Постой! — вдруг услышал он шепот Кащери. В нем была и мольба и что-то многообещающее. Не привез ли он какие вести? Не передаст ли какой совет?

— Верь мне, — быстро зашептал Кащеря оглядываясь. — Не будь зол. Побереги злость к боям... Я прислан помочь тебе. Ты нужен... Меня прислала... Яришка. Она молит спасти тебя. Может, весточку передашь в родные края?

Сказал и смотрит выжидающе. Жесткие глаза бегают по лицу Юрко: не смутится ли, не мелькнет ли в глазах тайная мысль.

— Скажи, что скоро вернусь.

— Ты закончил свои дела?

— А у меня нет здесь никаких дел, кроме песен.

— Зачем же шел на смерть без дела? — Кащеря непонимающе уставился на Юрко. Мне ты можешь все открыть. Надо переслать Епифану весть: половцы готовят тайный поход на ваше княжество. Видел, как они делают оружие?.. Не лучше ли пока откупиться? — Заметил злой взгляд Юрко. — Что сказать Яришке?

— Скажи, чтобы не насылала душепродавцев.

И Юрко, отодвинув рукой Кащерю с пути, вышел из темной кибитки к солнцу. На душе было горько и тревожно... Он даже не заметил, как Асап оглянулся на только что оставленную расшитую кибитку и как оттуда из-за чуть приоткрытого полога глянул Кащеря и провел ладонью поперек горла.

Чем дальше уходили они от реки, тем беднее становились половецкие вежи. Серые, грязные кибитки, крытые вонючими сыромятными кожами, вросли в кучи золы и навоза. Чаще попадались шесты с пучками черной шерсти у кибиток: там были больные. Голые, грязные, шелудивые ребятишки возились в пыли. Воздух смердил гнившими отбросами, киснувшими в молоке невыделанными кожами, и над ними вились тучи зеленых мух. Сами кожемяки, лохматые старики и старухи, с расчесанными от коросты телами, встретили Юрко озлобленным воем. На их завывания из соседних кибиток выбежали женщины в рваных одеждах, никогда не мытых: как бы не убил гром! Скоро около витязей собралась толпа. Юрко смотрел на изможденных людей и видел, как в их голодных глазах горела злоба.

— Кто они, эти женщины? — спросил он Асапа.

— Это те, кто после набегов остались вдовами. Они думают, что ты убил их мужей. Теперь они боятся, что ты наведешь на них злых духов.

— Какой дух пойдет сюда? — усмехнулся Юрко. — Людям здесь уже сделали зло. О чем же тут петь?