Внук Бояна

Мы тоже охочи до брани, только если придется защищать свою землю. Византийский мудрец Прокопий говорил: тот виновен, кто замышляет войну, кто готовится напасть, а не тот, кто, защищаясь, пойдет первым,— вина не падет на него.

Хан взглянул на Юрко удивленно и хрипло* в гневе договорил:

— Хорошо же! Мы все проверим..;. А пока поступим с тобой, как требует твоя храбрость. Связать его! В яму! В старый худук!

С десяток слуг кинулись на русича с арканами, повалили на землю, связали и отволокли к оврагу. Там они опустили его в заброшенный старый колодец, служивший темницей. Летом из него уходила вода, и там прижились только серые жабы...

В эту ночь хан долго не мог уснуть. Он клокотал гневом, придумывая русичу самые страшные казни: хотел найти для него такую смерть, чтобы весь половецкий народ радовался ханской мудрости и правосудию.

Однако хана подстерегал нежданный удар. Когда увели русича, Зелла отбросила бронзовое зеркальце с резной костяной ручкой и покинула пир. А когда Беглюк послал за ней, она ответила так, как никогда еще не отвечала:

— Передай отцу, что мне горько, — сказала она слуге.— И если ржа переедает мечи, горе убивает сердце.

«Эге-е! — подумал Беглюк. — Так вот почему она постоянно заботится о русите! Сдохни мой конь, если это не так!»

Откинув покрывало из черных лис, хан долго оставался неподвижным. Он чувствовал, что жизнь впервые начинает обманывать его.

Едва дождавшись утра, хан приказал привести Зеллу в свой шатер.

— Садись! — сказал он ласково, а улыбка кривилась.Ты молода, я стар, ты у меня единственная дочь осталась, нам нечего скрывать друг от друга. Скажи, я погорячился?

— Да, отец! — твердо ответила Зелла, и щеки ее нежно заалели.

— Но он оскорбил твоего отца — старшего половецкого хана. Его ожидает смерть. Таков закон.

Слово хана сильнее закона! Смени гнев на милость, и тогда никто не посмеет сказать, что слова Юрко не были только веселой шуткой.

— Но, может быть, сам Юрге не захочет милости?

— Позволь мне пойти к нему. И завтра все будут радоваться его шутке и твоей мудрости. Воздадут тебе новый почет...

Глаза ее блистали вдохновением, голос звучал настойчиво. Хан понял, что перед ним уже не прежняя дочь, покорная его воле, — в ней заговорила его строптивая кровь!

— Почему ты все это знаешь? Ты беседовала с ним? — Бег- люк старался говорить спокойнее, но левая щека чуть заметно дергалась.

—Да.

— Вот как! — воскликнул он обиженно, но сдержался и добавил как будто равнодушно: — Ведь я не разрешал говорить с ним!

— Мне ты ничего не сказал об этом.

— Значит, ты не раз была у него?

— А почему я не могла этого делать? — удивилась Зелла.

Беглюк искоса посмотрел на дочь и недовольно пробурчал:

— Ты начинаешь отвечать, как урусит. Или это его повадки и мысли?

— Ты сам знаешь: умная мысль — птица, поймал — береги!

— Что же он говорил тебе?

Зелла укоризненно посмотрела на Отца. Ей стало обидно, что он допрашивает ее.

— Говори! — Беглюк начал терять самообладание, повысил голос.

— Ты стар, отец! Тебе не пристало слушать слова юности... Может быть, и неразумные слова, но они так милы сердцу...

Зелла сама удивилась, что смогла сказать об этом отцу,— он вспыльчив, не помилует! И верно, он прокричал:

— Ты лжешь, девчонка! Юрге не князь, он не смел говорить нежные слова дочери хана!

— Разве дочь хана не женщина?

— Молчи, буйная своевольница! Ты насмехаешься над законом.

— Женские обычаи старше всех законов!

— Знаешь ли ты, что тебя ждет? Ты сгинешь, подобно пущенной стреле!

— Зачем мне жить, если не будет его?

— Опомнись, бесстыдница! Что ты говоришь! — исступленно крикнул хан и хлопнул в ладоши: — Эй, кто там?! — И когда вбежали слуги, он, задыхаясь, указал на дочь: — Проводить в шатер! Не выпускать!.. Голову сниму!..

Давно затихли шаги слуг, а Беглюк все сидел, уставившись в одну точку, и повторял про себя:

— Урусит украл мою дочь! Украл мою надежду!

Навстречу смерти

Два дня Юрко не приносили ни еды, ни питья. На третьи сутки в самый полдень, когда стражи, охранявшие яму-темницу, укрылись от зноя под тенью караульной кибитки, Юрко услышал над головой шорох, отодвинулась доска, свет упал вниз.

— Юрге! — позвал знакомый голос.

Юрко поднял голову. На голубой полосе неба вырисовывалась чубатая голова Сатлара. Он опустил в яму привязанный к веревке кувшин. Юрко припал к нему и долго, жадно пил холодный кумыс.

— Ты не пошел на все уговоры стать нашим батуром, — донесся голос старика.— Я не осуждаю тебя. Мой сын поступил бы так же. Но... — Сатлар огляделся и прислушался. Потом быстро пригнулся к яме и заговорил: — Юрге, тебя ожидает смерть! Гнев хана велик. Даже Зелла не может спасти тебя. Хан разгневан и на нее и сказал ей: «Он умрет почетно, как самый смелый из храбрецов!»

— Она еще не забыла меня? — спросил Юрко.

— Она не забудет тебя никогда,— это видно по ее глазам. Она вce сказала отцу... Хан взбешен. А для воли хана законов нет! Прощай!

Голова Сатлара исчезла. Стало светлей. Высоко в голубом небе кружился орел. Юрко смотрел на него, думал о словах старого жреца. Ему хотелось в песне излить всю тоску, всю свою печаль. И Юрко тихо запел: