– А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться…
– Митя! – поморщилась Марина.
– Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, – с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.
– Одежду ему надо… Костюм, что ли, купить? – неуверенно произнесла Марина.
– Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, – сказала Катя.
Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: «Отлично! Видишь, ничего страшного!»
В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.
– А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!
Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.
– Не тратьте нервы, Дмитрий, – посоветовал Самсонов. – Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Борменталь.
– Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.
– Очеловечивать – негуманно? – изумился Борменталь.
– Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак – негуманно. Людей сначала очеловечьте, – терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.
Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.
– Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! – плачущим голосом обратился он к санитарке.
– Да Бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей… Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?
Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.
– Отправьте его куда-нибудь, ей Богу, – посоветовала Дарья.
– Кого? – не понял доктор.
– Пса.
– Он уже не пес, Дарья Степановна, – заметил Борменталь.
– А кто же?
– Посмотрим… – загадочно улыбнулся Борменталь.
– Тот-то, прежний, дружок Швондера… Он ведь хуже пса был, – почему-то шепотом сообщила Дарья.
Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел следующую картину.
Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.
Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.
Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.
– Молодец! Правильный мужик, – сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.
Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.
Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.
– Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! – крикнула она Дружку.
Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:
– Что ты мелешь?! Здесь люди!
И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:
– Пошли домой, дружище… Потом доделаем.
Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:
– Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.
Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.
В гостиной Алена наряжала новогоднюю елку. По-прежнему в доме царил развал. Борменталь остановился посреди комнаты, сделал паузу, как бы собираясь с силами, и вдруг, повернувшись к жене, произнес:
– Извинись.
– Перед кем? – оторопела Марина.
– Перед ним, – ткнул он пальцем в грудь Дружка.
– За что?
– Ты обратилась к нему, как к собаке.
Дружок поморщился, давая понять, что он не настаивает на извинении.
– Почему, как к собаке? Я и к тебе могу так обратиться. Я взвинчена, волнуюсь, а он пропал… Ты не представляешь, что тут пишут! Ты читал новые указы Президента? Это же ужас какой-то! Я только что подала заявку на митинг в поселковый Совет! А ты про Дружка! – Марина с шумом потрясла газетой.
– Мне наплевать! Ты оскорбила его человеческое достоинство!
Марина шумно вздохнула и улыбнулась, что должно было означать: спорить с безумцем невозможно, я покоряюсь.
– Извини, Дружок, – с милой улыбкой произнесла она.
– На «вы»! – потребовал Борменталь. – Ты с ним не училась.
– Это уж точно! – рассмеялась она. – А сам, Митенька! Ты же зовешь его на «ты».
– Мне можно. Я, так сказать, его отец.
– А я его кормлю, – не сдавалась Марина.