Внук Донского

– Поидем с нами, Фонька. Послужильцев имешь. Братися сам не будешь. Узришь, яко мы люте на супостата прянем, дух родший явим, – продолжил выступать Иван. – Тятько преду мя на татар не пустил, тако ныне ся явлю.

– Молва витае, иже Баламошка войско поведе, – спросил кто-то.

– Несть сие, – замотал головой Ивок, – батюшка рече, государь де притворно Баламошку главою наял. Токмо тешити и казати его тамо будут. Брату мавому верховодити сим походом указано буде, зане ведае мастроту ратну.

– Просил маво отича поне бы едина послужильца дати. Тако он не дае да ми препинае. Высечи прещатеся, – прозвучал чей-то юный голос, – ино поиду с вами ратися.

Возникли шутливые возгласы. Подростки принялись подтрунивать над несчастным храбрецом. Я присмотрелся повнимательней и нашел ещё двух участников драки со мной. Сейчас они планировали более интересное развлечение – как станут громить целый город, убивать людей. Теперь я был рад, что не успел пока сдружиться ни с одним вятшим отпрыском-подонком.

– Холоп течны тей же руды, яко Баламошка и подобозрачен вельми. Зрел его купно с отичем надысь. Дьяк доводный сказывал ми, иже имена такожде единако. Димитрия обое. Холоп оны из поруба стече, а с ним израдник вящ. Государь осерчал и самого боярина Единца с места сверзил, – заметил низкорослый чернявый паренёк, один из моих противников в драке. – Аще Баламошку князем владельным содеяли, то в разум он взошед. Несть требно его Баламошкой нарекати.

– Рече, иже курей поече! – взорвался Иван. – Кой из него князь, аще библы чтит. Сие монасей радения. Людишек требно держати претно, в стразе. А он сам пристрашен[682] лишче. Татаровей тако перепал[683], иже два лета из монастыря носа не ял. С теим князем вся от него истечат. Инда мышами буде володети. Под батюшкиным крылом он кречетом красны хожде, аще его не стане, в монастырь стече паки. А ты, Дорошка, поиде отзде к Баламошке и смокай[684] его.

Малец принялся путанно оправдываться. Оказывается, не все среди этой компании подонки. Попадаются и вполне нормальные пацаны.

– Последи князя Юрия его старшим сынам Галич отыде, – заметил другой юнец.

– Не отыде. В обиде велия отец на тех сынов. Батюшко рече, иже нам Галич вращатеся[685], к истым володетелям сей земли. Юрий Дмитриевич сгонит отрока Василия с престола велия и сяде тамо. Брат мой Димитрий на Вятке ныне княжит. Отичу нашему Борису Васильевичу в Галиче сидети по праву. После них два стола княжеских нашему роду имутеся.

– Ну, даждь Бог, яко Калитины сошед с Галича. Ноли теим боярином стану, – мечтательно проговорил другой юношеский голос.

Лихо закручен сюжет. У князя Бориса обнаружились далеко идущие амбиции, если не врёт его сынулька. Хочет вернуть себе княжество Галицкое. Почему батя меня об этом не предупредил? А куда тогда его друг детства Морозов со своим внучком пристроятся? С одной стороны, хорошо, что Жеховской заинтересован в успехах моего отца. С другой стороны, в будущем он неизбежно станет моим лютейшим врагом. Ведь я оттяпал немалый кусок галицких земель.

По крайней мере, цели семейства Жеховских прояснились. Забавно, собрались на банкет в честь меня, пьют, гуляют и меня же поносят. Неприятно, конечно, узнавать, что молодёжная вятшая тусовка относится ко мне с таким негативом. Группка немалая такая получается.

На пиру в полупустом зале мои гудцы продолжали свой немудрящий концерт, хотя гости натанцевались, перепились и некоторой частью разбрелись неизвестно куда. Парни смотрели на остатки пиршественного изобилия голодными глазами, а Треня простецки шумно сглатывал слюну. Ребята, по-видимому, не успели перекусить перед выступлением. До пира никого ведь не кормили. Агафон сидел среди свитских вятших особ, окосевших от вина. Мордой в тарели пока не падали, но ситуация была близка к этому. Подсел к погруженным в глубокий анабиоз бородачам и помахал рукой гудцам, подзывая к себе. На столе оставалось ещё много всякой снеди, в основном кусковое мясо. Разносчикам велел принести для ребят каши, а для себя вина. Было приятно наблюдать, как гудцы споро работали челюстями, жмурясь от удовольствия.

Голова шумела, и зов природы понудил покинуть пиршество. Побрызгал на кустики у ограды, наслаждаясь сопутствующими ощущениями. Когда шёл, пошатываясь, в обратном направлении к своему месту, увидел в конце стола, где пировали дети боярские, двух подростков из группировки Ивка. Оба кидали на меня осторожные взгляды и о чём-то тихо спорили. С одним из них я уже был знаком более-менее, с Глебом Чешковым. Другого, невысокого и щупловатого черныша, узнал только что заочно. Он заступался за меня перед своими дружками. Кажется, его называли Дорошкой. Пора бы с ними сблизиться. Увидев, что я направляюсь к ним, парни неуклюже вскочили с лавки, низко поклонились и почти хором проговорили:

– Добра здравия те, благий княжич Дмитрие!

Был бы потрезвее, не стал так словесно испражняться.