Внуки

Виктор отправился с поручением в штаб полка, находившийся в нескольких километрах от фронта, у железнодорожной линии. Он охотно взял на себя поручение: во-первых, было приятно лишний раз пройтись по тихому сосновому лесу, а во-вторых, ему хотелось встретиться с Гербертом Хардекопфом. Герберт неплохо справлялся с возложенными на него задачами. Он умел найти правильный подход к своим землякам-военнопленным, влиять на них в нужном направлении и многих уже привлек на сторону Национального комитета, ставившего перед собой антифашистские и патриотические цели. Недавно ему даже удалось создать фронтовую антифашистскую школу. Виктор и Герберт за это время сблизились. Если между ними еще не возникла настоящая дружба, то лишь по вине Виктора, очень сдержанного и замкнутого юноши. Он высоко ценил Герберта, который нашел в себе решимость покинуть гитлеровскую армию и перейти на сторону советских партизан. Это было тем более удивительно, что Герберт всегда отличался мягким, кротким нравом и в былое время не решался брать на себя ответственность не только за поступки других, но даже за свои собственные. Да и сейчас его еще далеко нельзя было назвать решительным, уверенным в себе человеком. Хотя Виктор был моложе, но Герберт признавал его превосходство и искал в нем опоры.

Когда Виктор вошел в полуразвалившуюся крестьянскую избу, где помещался политотдел штаба, Герберт читал письма и документы погибших немецких солдат. Он вскочил с радостным возгласом:

— Добрый день, Виктор! Как хорошо, что ты еще успел прийти!

— Как это — еще успел? — спросил Виктор, пожимая руку Герберта.

— Ты разве не знаешь? — Герберт нагнулся к нему и прошептал: — Кажется мне, что скоро начнется…

— Да, знаю, — ответил Виктор. — Последний натиск.

— Ты так думаешь?.. Ты в самом деле так думаешь?

Герберт Хардекопф носил форму вермахта; конечно, он спорол значок-эмблему и на правом рукаве у него была повязка Национального комитета. Виктор внимательно посмотрел на него. Лицо у Герберта было бледное, утомленное, — видно, он недосыпал. Виктор спросил:

— А вообще-то все в порядке? Ты чувствуешь себя хорошо?

— Даже очень, — смеясь, ответил Герберт. — И чем ближе мы подвигаемся к Германии, тем лучше. Чаю выпьем? Подожди, сейчас вскипячу.

Герберт принялся возиться у маленькой железной печурки, от которой шел теплый дух. Он поставил на нее помятый чайник.

— Да, Герберт, еще немного, и мы с тобой будем в Германии. Вот удивятся твои родители, когда ты вдруг войдешь в дом. Да и бабушка обрадуется.

— Думаешь, они живы?

— Надо надеяться на лучшее.

— Ну, если они живы, то им известно, что я тоже жив.

— Нацисты, думаешь, пересылали им твои письма?

— Кто знает! Но ведь прежде чем отправиться на фронт, я в Москве еще и по радио выступил.

— И ты полагаешь, что твой отец слушает московскую станцию?

— Вовсе нет! Но другие слушают, и они ему наверняка передали.

Виктор уселся на табуретку и начал перелистывать письма, рассматривать собранные в кучу железные кресты, значки и ленты.

— Что-то скажет твой отец, старый социал-демократ, о своем сыне? Ушел солдатом Гитлера воевать против Советского Союза, а вернулся коммунистом?

— Сделает вот такие глаза… Будь уверен.

— Вероятно. Впрочем, как знать, за это время, может, и он переменил свои взгляды, ведь там тоже пережито немало.

— Это мой-то отец? О нет, нет! Плохо ты его знаешь. Однажды он сказал — я никогда этого не забуду: «Я жил и состарился социал-демократом и социал-демократом хочу умереть».

— В таком случае тебе достанется, он тебя будет пилить. О твоей матери я уже не говорю.

— Не будет он меня пилить, — возразил Герберт, — себе он может, если захочет, и впредь отравлять существование, а мне — нет, я знаю, как поступить. А вот и вода закипела.

Герберт налил Виктору заварку, долил кипятком из чайника и придвинул к гостю сахар.

— Да, вот что я хотел еще сказать тебе, Виктор… Будь осторожен в своем танке, как бы под самый конец чего не случилось. Было бы обидно.

— Постараюсь, — с улыбкой ответил Виктор.

— На немецкой земле эсэсовцы будут драться как бешеные.

— Не думаю. Как увидят, что дело идет к концу, так первые постараются спасти свою шкуру.

— Надо надеяться, что эти убийцы нигде не найдут спасения. Мне вспоминается… Знаешь, что сказал один немецкий обер-лейтенант нашему майору? Да еще как нагло — прямо в лицо… Это было несколько дней назад. Я присутствовал при допросе. «Вы небось думаете, что если победили нас, то и войне конец? Жестоко ошибаетесь, пусть только советские войска встретятся в Германии с американцами и англичанами, так сейчас же начнется новая война. Вам бы следовало сделать попытку сговориться с нами, не то, смотрите, американцы опередят вас! Не воображайте, что они станут терпеть в Германии русскую армию…» Знаешь, мне хотелось как следует отхлестать этого наглеца по физиономии. А майор наш только улыбнулся и сказал: «Если эта надежда утешит вас в вашем поражении, что ж, утешайтесь ею. Мы, советские солдаты, во всяком случае, разобьем наголову армию гитлеровских убийц и поджигателей. Перед нами поставлена такая задача, и мы ее выполним».