Внуки королей

Тункара Балла, двадцати двух лет, холостой, родом из деревни, расположенной неподалеку от столицы. Его отец умер три года назад. От чего? Тункара не может сказать. Мать возделывает арахис, два брата помогают ей в поле.

Какого труда стоило мне узнать о начале его жизненного пути! Тункара говорит по-французски так, что я скорее угадываю его рассказ, чем понимаю. Вот он сидит передо мной на стуле, смотрит на меня не очень радостным, скорее даже испуганным взглядом и, очевидно, все еще никак не может понять, что все это должно значить. Зачем я пригласил его в отель и почему спрашиваю о матери, о братьях, об арахисе?

Сегодня утром я увидел его около велосипеда, к багажнику которого он прикрепил свой ящик с сигаретами. Потому что Тункара один из многих юношей в Бамако, торгующих сигаретами. Удивительно, но в Африке почти невозможно получить сигареты в магазине, нет их и в ресторане; приходится пользоваться услугами разносчиков. Тункара стоит около французского ресторана «Аквариум». Я прошел бы мимо него, если бы он, прислонившийся к своему велосипеду, чем-то не привлек моего внимания. Тункара, опираясь на руль, читал книгу и при этом с отсутствующим мучительным выражением лица шевелил толстыми губами.

Увлекательный рассказ

Я попросил пачку французских сигарет с фильтром. Он немедленно протянул мне две.

— Одну, — сказал я.

— Возьмите две, месье, — возразил он и посмотрел на меня с немой просьбой в глазах, немного печально.

Я взял две пачки, тронутый его бесхитростным способом убеждения.

— Что вы там читаете? — осведомился я.

Не говоря ни слова, он дал мне книгу в руки. Тункара изучал первую главу французского учебника для африканских детей. В ней весьма популярно было описано, как выглядит деревня фульбе и чем занимаются ее жители.

Я должен был идти дальше. Было около полудня, самый тихий час дня. Улицы города почти пусты. Черная монахиня в очках проехала на велосипеде, ее белая одежда развевалась сзади, как знамя. Засвистел регулировщик на перекрестке, заставив подъехать к краю тротуара мотороллер, который запросто проехал на красный свет. А я все еще стоял рядом с продавцом сигарет и листал его книгу.

— Знаете что, — сказал я, — не зайдете ли вы сегодня вечером ко мне в привокзальный отель? Хотите? Я живу в номере одиннадцать. — Поскольку он посмотрел на меня так, словно ничего не понял или не хотел понять, я прибавил: — Вы принесете мне коробку «Джоб», целую коробку, согласны?

Тункара понял, но далеко не все. Он вынул коробку сигарет, десять пачек.

— Нет, не теперь, принесите мне их сегодня вечером, в привокзальный отель, в номер одиннадцатый.

— Хорошо, месье, — ответил он, — понял, в номер одиннадцать.

— И не забудьте взять с собой свою книгу. Мы ее немного почитаем, договорились?

Теперь Тункара сидит передо мной, книга лежит у него на коленях. Он пришел с двумя коробками сигарет, но я решительно отказался от одной. Потом мы читали вместе первую главу о фульбе, которые живут в круглых хижинах и занимаются преимущественно скотоводством. Тункара читал слово за словом, а я повторял за ним. Произношение Тункары было ужасным, казалось, что язык распух у него во рту. Смысл фраз он, видимо, понимал плохо.

Он спросил, не учитель ли я. Сначала я хотел ответить отрицательно, но потом сказал для простоты, что так оно и есть. Я все еще надеялся узнать побольше о его жизни. Но это оказалось тяжелой задачей.

— Что у вас на лице, Тункара?

Его щеки прорезали два шрама, нанесенных, вероятно, искусственным путем. Он малинке, объясняет Тункара, и шрамы означают принадлежность к роду дяди.

Не хочет ли он выпить пива? Тункара энергично отказывается. Простые и бедные люди относятся к запретам Корана в большинстве случаев серьезно, а в Мали живет девяносто процентов бедных крестьян.

— Оранжад, Тункара?

Лимонад он пьет охотно.

В Бамако Тункара пришел, как мне наконец удалось узнать, потому, что нужно было зарабатывать деньги. Только поэтому. Ведь в деревне его ждет невеста. На следующий год должна состояться свадьба, и родители невесты потребовали пятнадцать тысяч франков в качестве выкупа. Это очень большая сумма, но не больше, чем платят обычно в таких случаях.

В практических расчетах Тункара разбирается прекрасно. Работая боем у французов, он мог бы зарабатывать три тысячи, самое большее три с половиной — четыре тысячи франков в месяц. У «новых европейцев» — под ними он понимает представителей социалистических стран — он зарабатывал бы десять тысяч, но такие места редки; они почти все заняты. Продавая сигареты, он получает даже немного больше.

Тункара излагает все это без робости, хотя и слегка запинаясь и почти на непонятном мне языке. Он даже как бы торжествует: мол, видишь, Тункара совсем не глуп…

И затем снова наступает пауза, словно желание Тункары сообщить еще что-либо полностью исчерпано. Я неожиданно тоже чувствую себя усталым. Вот я позвал к себе юношу, он, наверное, ожидал от меня бог знает чего, а я просто не знаю, что с ним теперь делать.

— Может быть, мы прочтем еще раз первую главу? — вдруг просит он.