Внутренняя война. Том 2

Сквозь сумятицу мыслей и чувств – предательство, ярость, горе – ее слова пробились в его сознание. Сказать ему, что у нее есть дар!.. Какое-то мгновение он сильнее восхищался ее храбростью, чем горевал о своих лишениях. Так легко было бы промолчать, так легко позволить ему верить в ложь. Но нет. Она хотела, чтобы он доверял ей, такой, какая она есть, а не полагался на ошибочные представления. Бифальт не подвергался тому риску, на который пошла она. Это было все равно что оказаться лицом к лицу с Элгартом в смертельной схватке…

Напряжение и слабость сделали его резким, он потребовал:

– Кто еще знает?

Его вопрос вначале озадачил ее. Но Эстия быстро сообразила. Если бы в народе прослышали, что королева Амики – королева-консорт Беллегера – непробужденная заклинательница, было бы – страшно подумать что! Бушующий по всему королевству пожар – только с этим можно сравнить те волнения, что начнутся в народе. В обоих королевствах предположили бы, что он, король Бифальт, знал тайну все это время. Что он использовал ее…

Эстия твердо ответила:

– Магистр Фасиль. Служительница Духа. Больше никто.

Он слышал по ее тону, что она не лгала. Он пробыл ее мужем достаточно долго, чтобы научиться отличать, когда она говорит правду.

Но Эстия продолжила:

– Спросите магистра Фасиль. Она подтвердит мои слова. – И его мир снова замер.

Спросить магистра Фасиль? Поговорить с этой… этой?.. Довериться какому бы то ни было представителю Последнего Книгохранилища? Нет. Бифальт не мог даже повернуть голову, чтобы взглянуть на старуху. Это было, как если бы он вздумал шагнуть в пропасть. Он бы летел все вниз и вниз, пока не встретил бы свою смерть.

Но заклинательница встретит свою смерть раньше него. У нее нет защиты от обычной силы.

Она манипулировала Эстией. А через Эстию манипулировала им самим. Правда, Бифальт понятия не имел почему. Разве что она собиралась вбить клин между королем Беллегера и королевой Амики? Настроить их друг против друга?

Бифальт не мог испытывать даже ярость – настолько кошмарной показалась ему эта мысль. Он сразу же инстинктивно отбросил ее.

Еле удержавшись в седле, он пустил коня шагом, подтолкнув его пятками и слегка щелкнув поводьями. Королева Эстия без промедления последовала за ним. Она не сводила глаз с его лица, он чувствовал это, но отказывался на нее смотреть. Его взгляд был прикован к Отверстой Длани и Кулаку Беллегера, к тому месту, где он понимал, что от него требуется. Эстии он сказал только:

– Это ничего не меняет. Мы будем делать то, что делали с самого начала.

Он знал свой путь. Он не мог отклониться от него. Он не сойдет со своего пути.

Но у нее был магический дар. Она станет магистром. Для Бифальта все изменилось.

Глава семнадцатая Допрос

Ждать принцу Лоуму пришлось долго. Дни перетекали в недели, а он все ждал, и ждал, и ждал.

Принц волен был ходить по Кулаку Беллегера, куда вздумается, но он редко покидал свои комнаты. Слуги приносили ему еду. К удивлению принца, они доставляли ему столько вина и эля, сколько бы он ни попросил: Лоум ожидал, что его брат король устроит ему пытку трезвостью. В тех случаях, когда он решал переодеться, слуги забирали грязную одежду и приносили чистую. Если бы среди его достоинств числилась любовь к чтению, он мог бы спросить тексты из королевского собрания томов и свитков. Покои, в которых его разместили, вполне устраивали принца. Кровать и стулья были удобными. После долгого лета Лоуму не требовался огонь в каминах, несмотря на холодные каменные стены Кулака. Когда бы принц ни пожелал, он мог впустить в комнату свежий воздух, открыв окна. Проводя дни в хмельном тумане, а ночи в полудреме, он все чаще думал, что может бесконечно долго ждать того дня, когда король Бифальт отправит королеву-консорта допросить его. Он пытался поверить в то, что доволен такой жизнью.

Но, конечно, это было ложью. Лоум скучал по «Осажденному орлу». Ему не хватало воодушевляющего жгучего месива, роскоши, которую отвергали король и его умеренные советники. Еще Лоум истосковался по затхлому воздуху таверны: ее гнилым полам и стенам, колченогим, полусгнившим столам и стульям и прогнившим под стать обстановке завсегдатаям таверны, сидя в которой, он чувствовал себя выше всех прочих – и без всякой необходимости как-то это подтверждать. Но больше всего он тосковал по разговорам. Он хотел, чтобы рядом были люди, с которыми он мог бы поговорить, люди, которые развлекли бы его своим любопытством или отчаянием, люди, которых он мог бы обнадежить или одурачить своими ответами.

Всякий раз, когда он выходил из своих комнат, он искал кого-нибудь, кто мог бы снизойти до разговора с ним.